Стихотворения о Великой Отечественной войне
Стихи о Великой Отечественной войне великих поэтов — важнейшая литературно-историческая страница военной летописи...
Почему все не так? Вроде все как всегда:
То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, — не про то разговор.
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, будто из плена, весна.
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить». А в ответ — тишина:
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих.
Все теперь одному. Только кажется мне:
Это я не вернулся из боя.
То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, — не про то разговор.
Вдруг заметил я — нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, будто из плена, весна.
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить». А в ответ — тишина:
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих.
Все теперь одному. Только кажется мне:
Это я не вернулся из боя.
Владимир Высоцкий
Нас двадцать миллионов
От неизвестных и до знаменитых,
Сразить которых годы не вольны,
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.
Сразить которых годы не вольны,
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.
Нет, не исчезли мы в кромешном дыме,
Где путь, как на вершину, был не прям.
Еще мы женам снимся молодыми,
И мальчиками снимся матерям.
Где путь, как на вершину, был не прям.
Еще мы женам снимся молодыми,
И мальчиками снимся матерям.
А в День Победы сходим с пьедесталов,
И в окнах свет покуда не погас,
Мы все от рядовых до генералов
Находимся незримо среди вас.
И в окнах свет покуда не погас,
Мы все от рядовых до генералов
Находимся незримо среди вас.
Есть у войны печальный день начальный,
А в этот день вы радостью пьяны.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.
А в этот день вы радостью пьяны.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.
Мы не забылись вековыми снами,
И всякий раз у Вечного огня
Вам долг велит советоваться с нами,
Как бы в раздумье головы клоня.
И всякий раз у Вечного огня
Вам долг велит советоваться с нами,
Как бы в раздумье головы клоня.
И пусть не покидает вас забота
Знать волю не вернувшихся с войны,
И перед награждением кого-то
И перед осуждением вины.
Знать волю не вернувшихся с войны,
И перед награждением кого-то
И перед осуждением вины.
Все то, что мы в окопах защищали
Иль возвращали, кинувшись в прорыв,
Беречь и защищать вам завещали,
Единственные жизни положив.
Иль возвращали, кинувшись в прорыв,
Беречь и защищать вам завещали,
Единственные жизни положив.
Как на медалях, после нас отлитых,
Мы все перед Отечеством равны
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.
Мы все перед Отечеством равны
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.
Где в облаках зияет шрам наскальный,
В любом часу от солнца до луны
Бьет колокол над нами поминальный
И гул венчальный льется с вышины.
В любом часу от солнца до луны
Бьет колокол над нами поминальный
И гул венчальный льется с вышины.
И хоть списали нас военкоматы,
Но недругу придется взять в расчет,
Что в бой пойдут и мертвые солдаты,
Когда живых тревога призовет.
Но недругу придется взять в расчет,
Что в бой пойдут и мертвые солдаты,
Когда живых тревога призовет.
Будь отвратима, адова година.
Но мы готовы на передовой,
Воскреснув,
вновь погибнуть до едина,
Чтоб не погиб там ни один живой.
Но мы готовы на передовой,
Воскреснув,
вновь погибнуть до едина,
Чтоб не погиб там ни один живой.
И вы должны, о многом беспокоясь,
Пред злом ни шагу не подавшись вспять,
На нашу незапятнанную совесть
Достойное равнение держать.
Пред злом ни шагу не подавшись вспять,
На нашу незапятнанную совесть
Достойное равнение держать.
Живите долго, праведно живите,
Стремясь весь мир к собратству
сопричесть,
И никакой из наций не хулите,
Храня в зените собственную честь.
Стремясь весь мир к собратству
сопричесть,
И никакой из наций не хулите,
Храня в зените собственную честь.
Каких имен нет на могильных плитах!
Их всех племен оставили сыны.
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.Падучих звезд мерцает зов сигнальный,
А ветки ив плакучих склонены.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.
Их всех племен оставили сыны.
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.Падучих звезд мерцает зов сигнальный,
А ветки ив плакучих склонены.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.
Расул Гамзатов
Родина
Касаясь трех великих океанов,
Она лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.
Она лежит, раскинув города,
Покрыта сеткою меридианов,
Непобедима, широка, горда.
Но в час, когда последняя граната
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что у нас осталось вдалеке,
Уже занесена в твоей руке
И в краткий миг припомнить разом надо
Все, что у нас осталось вдалеке,
Ты вспоминаешь не страну большую,
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину — такую,
Какой ее ты в детстве увидал.
Какую ты изъездил и узнал,
Ты вспоминаешь родину — такую,
Какой ее ты в детстве увидал.
Клочок земли, припавший к трем березам,
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.
Далекую дорогу за леском,
Речонку со скрипучим перевозом,
Песчаный берег с низким ивняком.
Вот где нам посчастливилось родиться,
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли
Ту горсть земли, которая годится,
Чтоб видеть в ней приметы всей земли.
Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть... Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.
Да, можно голодать и холодать,
Идти на смерть... Но эти три березы
При жизни никому нельзя отдать.
Константин Симонов
1941г.
1941г.
Атака
Когда ты по свистку, по знаку,
Встав на растоптанном снегу,
Готовясь броситься в атаку,
Винтовку вскинул на бегу,
Встав на растоптанном снегу,
Готовясь броситься в атаку,
Винтовку вскинул на бегу,
Какой уютной показалась
Тебе холодная земля,
Как все на ней запоминалось:
Примерзший стебель ковыля,
Тебе холодная земля,
Как все на ней запоминалось:
Примерзший стебель ковыля,
Едва заметные пригорки,
Разрывов дымные следы,
Щепоть рассыпанной махорки
И льдинки пролитой воды.
Разрывов дымные следы,
Щепоть рассыпанной махорки
И льдинки пролитой воды.
Казалось, чтобы оторваться,
Рук мало — надо два крыла.
Казалось, если лечь, остаться —
Земля бы крепостью была.
Рук мало — надо два крыла.
Казалось, если лечь, остаться —
Земля бы крепостью была.
Пусть снег метет, пусть ветер гонит,
Пускай лежать здесь много дней.
Земля. На ней никто не тронет.
Лишь крепче прижимайся к ней.
Пускай лежать здесь много дней.
Земля. На ней никто не тронет.
Лишь крепче прижимайся к ней.
Ты этим мыслям жадно верил
Секунду с четвертью, пока
Ты сам длину им не отмерил
Длиною ротного свистка.
Секунду с четвертью, пока
Ты сам длину им не отмерил
Длиною ротного свистка.
Когда осекся звук короткий,
Ты в тот неуловимый миг
Уже тяжелою походкой
Бежал по снегу напрямик.
Ты в тот неуловимый миг
Уже тяжелою походкой
Бежал по снегу напрямик.
Осталась только сила ветра,
И грузный шаг по целине,
И те последних тридцать метров,
Где жизнь со смертью наравне!
И грузный шаг по целине,
И те последних тридцать метров,
Где жизнь со смертью наравне!
Константин Симонов
1942г.
1942г.
* * *
Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
Константин Симонов
1941г.
1941г.
* * *
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Константин Симонов
1941г.
1941г.
Поэты о Великой Отечественной войне писали много. И в каждом таком стихотворении слышится боль и крик всего народа, и тех, кто был на фронте, и тех, кто был в трудовом тылу, раненных и здоровых, живых и убитых...
* * *
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же...
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же...
Александр Твардовский
Письмо с фронта
Мама! Тебе эти строки пишу я,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую — слов даже нет!
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую — слов даже нет!
Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Немного лентяя и вечно не в срок
Бегущего утром с портфелем под мышкой,
Свистя беззаботно, на первый урок.
Немного лентяя и вечно не в срок
Бегущего утром с портфелем под мышкой,
Свистя беззаботно, на первый урок.
Грустила ты, если мне физик, бывало,
Суровою двойкой дневник «украшал»,
Гордилась, когда я под сводами зала
Стихи свои с жаром ребятам читал.
Суровою двойкой дневник «украшал»,
Гордилась, когда я под сводами зала
Стихи свои с жаром ребятам читал.
Мы были беспечными, глупыми были,
Мы все, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры —
Мы все, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры —
Все — сказка, все в дымке, как снежные горы…
Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!
Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!
Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры —
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
И вместе со мною к далеким победам
Солдатской дорогой незримо идешь.
И чем бы в пути мне война ни грозила,
Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!
Солдатской дорогой незримо идешь.
И чем бы в пути мне война ни грозила,
Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!
Я знаю, что ты меня благословила,
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
Эдуард Асадов
* * *
Ах война, что ж ты сделала подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,
На пороге едва помаячили
И ушли за солдатом — солдат...
До свидания мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад
И ушли за солдатом — солдат...
До свидания мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад
Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
И себя не щадите вы, и все-таки
Постарайтесь вернуться назад.
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
И себя не щадите вы, и все-таки
Постарайтесь вернуться назад.
Ах война что ж ты подлая сделала:
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.
Сапоги — ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведем с ними счеты потом.
Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад...
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.
Что идете войной наугад...
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.
Булат Окуджава
Бери шинель, пошли домой
А мы с тобой, брат, из пехоты,
А летом лучше, чем зимой.
С войной покончили мы счёты,
Бери шинель, пошли домой!
А летом лучше, чем зимой.
С войной покончили мы счёты,
Бери шинель, пошли домой!
Война нас гнула и косила,
Пришёл конец и ей самой.
Четыре года мать без сына,
Бери шинель, пошли домой!
Пришёл конец и ей самой.
Четыре года мать без сына,
Бери шинель, пошли домой!
К золе и к пеплу наших улиц
Опять, опять, товарищ мой,
Скворцы пропавшие вернулись,
Бери шинель, пошли домой!
Опять, опять, товарищ мой,
Скворцы пропавшие вернулись,
Бери шинель, пошли домой!
А ты с закрытыми очами
Спишь под фанерною звездой.
Вставай, вставай, однополчанин,
Бери шинель пошли домой!
Спишь под фанерною звездой.
Вставай, вставай, однополчанин,
Бери шинель пошли домой!
Что я скажу твоим домашним,
Как встану я перед вдовой?
Неужто клясться днем вчерашним,
Бери шинель пошли домой!
Как встану я перед вдовой?
Неужто клясться днем вчерашним,
Бери шинель пошли домой!
Мы все — войны шальные дети,
И генерал, и рядовой.
Опять весна на белом свете,
Бери шинель, пошли домой!
И генерал, и рядовой.
Опять весна на белом свете,
Бери шинель, пошли домой!
Булат Окуджава
Запас прочности
До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.
И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать!-- Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать!-- Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.
Юлия Друнина
Бинты
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем — так учили нас.
Одним движеньем — только в этом жалость...
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: «Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться — беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки».
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем — так учили нас.
Одним движеньем — только в этом жалость...
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: «Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться — беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки».
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты...
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты...
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Юлия Друнина
Ты должна!
Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
От родного окопа
Одна
Ты должна оторваться,
И бруствер
Проскочить под обстрелом
Должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть «Не смей!»
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
«Сестрица!»
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...
Стиснув зубы до хруста,
От родного окопа
Одна
Ты должна оторваться,
И бруствер
Проскочить под обстрелом
Должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть «Не смей!»
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
«Сестрица!»
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...
Юлия Друнина
Сложно читать стихотворения о войне равнодушно или спокойно. «Нерв» в каждой строчке разрезает жизнь на «до» и «после»... Как много в этих строках отчаяния, как много в этих строках надежды...
Клятва
И та, что сегодня прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Анна Ахматова
Июль 1941г.
Июль 1941г.
Победителям
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть...
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки —
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,
Внуки, братики, сыновья!
Впереди была только смерть...
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки —
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,
Внуки, братики, сыновья!
Анна Ахматова
29 февраля 1944г.
29 февраля 1944г.
Памяти друга
И в День Победы, нежный и туманный,
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.
Она с колен подняться не спешит,
Дохнет на почку и траву погладит,
И бабочку с плеча на землю ссадит,
И первый одуванчик распушит.
Когда заря, как зарево, красна,
Вдовою у могилы безымянной
Хлопочет запоздалая весна.
Она с колен подняться не спешит,
Дохнет на почку и траву погладит,
И бабочку с плеча на землю ссадит,
И первый одуванчик распушит.
Анна Ахматова
8 ноября 1945г.
8 ноября 1945г.
В землянке
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
О тебе мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дайти не легко,
А до смерти — четыре шага.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дайти не легко,
А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От твой негасимой любви.
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От твой негасимой любви.
Алексей Сурков
Под Москвой, 1941г., ноябрь
Под Москвой, 1941г., ноябрь
Не могу не вспомнить о песне, наложенной на эти строки, и невероятно душевно исполненной Владимиром Трошиным:
Утро Победы
Где трава от росы и от крови сырая,
Где зрачки пулеметов свирепо глядят,
В полный рост, над окопом переднего края,
Поднялся победитель-солдат.
Где зрачки пулеметов свирепо глядят,
В полный рост, над окопом переднего края,
Поднялся победитель-солдат.
Сердце билось о ребра прерывисто, часто.
Тишина... Тишина... Не во сне — наяву.
И сказал пехотинец: — Отмаялись! Баста!-
И приметил подснежник во рву.
Тишина... Тишина... Не во сне — наяву.
И сказал пехотинец: — Отмаялись! Баста!-
И приметил подснежник во рву.
И в душе, тосковавшей по свету и ласке,
Ожил радости прежней певучий поток.
И нагнулся солдат и к простреленной каске
Осторожно приладил цветок.
Ожил радости прежней певучий поток.
И нагнулся солдат и к простреленной каске
Осторожно приладил цветок.
Снова ожили в памяти были живые —
Подмосковье в снегах и в огне Сталинград.
За четыре немыслимых года впервые,
Как ребенок, заплакал солдат.
Подмосковье в снегах и в огне Сталинград.
За четыре немыслимых года впервые,
Как ребенок, заплакал солдат.
Так стоял пехотинец, смеясь и рыдая,
Сапогом попирая колючий плетень.
За плечами пылала заря молодая,
Предвещая солнечный день.
Сапогом попирая колючий плетень.
За плечами пылала заря молодая,
Предвещая солнечный день.
Алексей Сурков
1945г.
1945г.
Страшная сказка
Все переменится вокруг.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.
Не сможет позабыться страх,
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.
Запомнится его обстрел.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.
Настанет новый, лучший век.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
Борис Пастернак
1941г.
1941г.
Ожившая фреска
Как прежде, падали снаряды.
Высокое, как в дальнем плаваньи,
Ночное небо Сталинграда
Качалось в штукатурном саване.
Высокое, как в дальнем плаваньи,
Ночное небо Сталинграда
Качалось в штукатурном саване.
Земля гудела, как молебен
Об отвращеньи бомбы воющей,
Кадильницею дым и щебень
Выбрасывая из побоища.
Об отвращеньи бомбы воющей,
Кадильницею дым и щебень
Выбрасывая из побоища.
Когда урывками, меж схваток,
Он под огнем своих проведывал,
Необъяснимый отпечаток
Привычности его преследовал.
Он под огнем своих проведывал,
Необъяснимый отпечаток
Привычности его преследовал.
Где мог он видеть этот ежик
Домов с бездонными проломами?
Свидетельства былых бомбежек
Казались сказачно знакомыми.
Домов с бездонными проломами?
Свидетельства былых бомбежек
Казались сказачно знакомыми.
Что означала в черной раме
Четырехпалая отметина?
Кого напоминало пламя
И выломанные паркетины?
Четырехпалая отметина?
Кого напоминало пламя
И выломанные паркетины?
И вдруг он вспомнил детство, детство,
И монастырский сад, и грешников,
И с общиною по соседству
Свист соловьев и пересмешников.
И монастырский сад, и грешников,
И с общиною по соседству
Свист соловьев и пересмешников.
Он мать сжимал рукой сыновней.
И от копья Архистратига ли
По темной росписи часовни
В такие ямы черти прыгали.
И от копья Архистратига ли
По темной росписи часовни
В такие ямы черти прыгали.
И мальчик облекался в латы,
За мать в воображеньи ратуя,
И налетал на супостата
С такой же свастикой хвостатою.
За мать в воображеньи ратуя,
И налетал на супостата
С такой же свастикой хвостатою.
А рядом в конном поединке
Сиял над змеем лик Георгия.
И на пруду цвели кувшинки,
И птиц безумствовали оргии.
Сиял над змеем лик Георгия.
И на пруду цвели кувшинки,
И птиц безумствовали оргии.
И родина, как голос пущи,
Как зов в лесу и грохот отзыва,
Манила музыкой зовущей
И пахла почкою березовой.
Как зов в лесу и грохот отзыва,
Манила музыкой зовущей
И пахла почкою березовой.
О, как он вспомнил те полянки
Теперь, когда своей погонею
Он топчет вражеские танки
С их грозной чешуей драконьею!
Теперь, когда своей погонею
Он топчет вражеские танки
С их грозной чешуей драконьею!
Он перешел земли границы,
И будущность, как ширь небесная,
Уже бушует, а не снится,
Приблизившаяся, чудесная.
И будущность, как ширь небесная,
Уже бушует, а не снится,
Приблизившаяся, чудесная.
Борис Пастернак
Март 1944г.
Март 1944г.
На страницах интернета есть много видео с инсценировками стихов военных лет современными актерами и известными людьми. Читают невероятно проникновенно. Вот, например, послушайте Гошу Куценко:
Эти стихи о войне до слез, до дрожи в горле, до боли в сердце пронзают и напоминают нам, поколениям живущим в мире, что мы должны, обязаны помнить и беречь то, что сохранили для нас наши бабушки и дедушки кровавой тяжелой ценой...
Спасибо, бабушкам и дедушкам, за Победу!
Статья проиллюстрирована картинами известных художников о войне.
С теплом,Людмила Поцепун.
Стихи на 9 мая
Автор Ильинов Валерий Игнатьевич
Письмо матери
Здравствуй, мама. Пишу тебе снова.
Извини, что давно не писал.
Что отсутствием доброго слова
Я тебя, не хотя, взволновал.
Вот сейчас ты сидишь у окошка
С треугольным солдатским письмом.
И, конечно, всплакнула немножко,
Вытирая слезу рукавом.
Я тебя обижал ненароком.
Только верь мне, что все не со зла.
Не блести молчаливым упреком
Материнская капля-слеза.
Мама, мама! Лишь в долгой разлуке
Понял только, как сильно люблю
Твои, лаской согретые, руки
И простую улыбку твою.
Извини. Разговор прерываю,
Наверху начинается бой.
Пулеметом врага приласкаю
И продолжу беседу с тобой.
…Пожелтевшие ветхие строчки
Пионеры в землянке нашли…
Скольким мамам родные сыночки
Написать до конца не смогли.
Мальчишки
Нам не забыть, как бабы голосили,
Как по полям со смертью шла война,
Как мальчики безусые просились
На фронт, чтоб заслонить тебя — Страна.
Семнадцать лет всего мальчишкам было.
Рассвет и мрак. Начало и конец.
А небо дымным облаком накрыло,
Бушующий над Родиной свинец…
Проходят годы длинной чередою.
Проходят дни, но память дорога.
Мы помним, как заснеженной Москвою
Солдаты шли с наряда на врага.
Навек запомним небо Сталинграда.
В огне пожарищ будто все в крови.
Запомним клятву русского солдата
«За Волгой больше нет для нас земли!»
Уже давно те пушки отгремели.
И лишь в кино мы видим ту войну,
Когда надели мальчики шинели,
Чтоб жизнью заслонить свою страну.
Но снова гнев, но снова боль утраты —
Мальчишки вечно родственны душой.
И вновь, как прежде, мальчики-солдаты
Уходят в первый и последний бой.
В горах туманных облака поникли.
Лежат десантники, как в прошлую войну.
Здесь, на вершине, мальчики погибли,
Бандитов не пустив в свою страну.
И пусть над нами больше не взорвутся
Снаряды, убивая тишину.
Но если надо, новые найдутся
Мальчишки заслонить свою страну.
Признание в любви
О Родина! Моя Россия!
И дал же бог тебе судьбу.
Она с лихвой преподносила
Величье, славу и … беду.
Она, суровая, ковала
Бедою той характер твой.
Но, как бы смерть не подступала,
Все оставалась ты живой.
Во мне присутствуешь незримо.
Лишь для тебя мои труды.
Ты в жизни так необходима,
Как в тяжкий зной глоток воды.
С тобой невзгод не замечаю.
Моя судьба влилась в твою.
Тебя я матерью считаю
И как дитя свое люблю.
Сыновье письмо
Закончился тяжелый бой.
Умолк горячий пулемет.
И, наконец, солдат седой
Письмо из дома достает.
Раскрыл помятые листки
И заблестел усталый взгляд,
Как будто с письменной строки
Получен бодрости заряд.
Затих солдат и, чуть дыша,
Ласкает взором каждый слог,
А с ним, как с равным, не спеша
Ведет свой разговор сынок.
«…Я, батя, принял твой мартен.
Кузьмич в Уральский корпус взят.
И вот уж целых девять смен
Мне все «Иваныч» говорят.
Конечно тяжелей теперь,
За все в ответе только сам,
Мне верят все. И ты поверь,
Что брака из печи не дам.
Я знаю, как нужна стране
В мартенах сваренная сталь,
Ведь мы здесь тоже на войне
И мне себя в труде не жаль.
Завет твой помнится всегда –
Пред совестью будь чист, сынок…»
…А сталевару шел тогда
Всего шестнадцатый годок.
Ты прости, что жизнь одна
Вот могил солдатских ряд
Алым пламенем горят
Средь травы, цветы вокруг…
Ты лежишь в земле, мой друг.
Ты лежишь, а я стою,
Думу думаю свою.
И под песню этих дум
Голос твой, как ветра шум,
И в траве, и средь ветвей,
И в душе звучит моей
«Мне от роду двадцать лет,
А меня в живых уж нет.
Смерть настигла в лютый час.
Целый мир во мне угас.
Сколько нас лежит кругом,
Горя хватит в каждый дом.
В эту смертную страду
Жизнью отведем беду.
О, любимая страна,
Ты прости, что жизнь одна.
Если б много их имел,
Все б отдал, не пожалел.
В счастье будь, живи всегда.
А когда пройдет беда
Не забудь всех тех солдат,
Что в земле сырой лежат».
Хатынь
Поразило поле красотою.
Жаворонки в песне залились.
И такое небо надо мною,
Будто только радость дарит жизнь.
Ах вы травы, как вы шелковисты,
Вымахали, добрые, стеной…
Не пугали вас снарядов свисты,
Не палились вы слепой войной.
Жизнь кругом привольная, а рядом –
Боль людская – уголок земли,
Уничтоженный свинцовым градом,
Где дороги скорби пролегли.
Здесь когда-то тоже жизнь кипела,
Раздавался громкий детский смех,
Но война, как туча, налетела,
Уничтожив поголовно всех.
Вместо изб – надгробия из камня.
Словно из земли идущий стон,
И, почти лишающий сознанья,
Раздается колокольный звон.
В нем я слышу вечное проклятье
Всякому насилию и злу.
Люди! Люди! Будьте всюду братья,
Не живите всяк в своем углу.
Жертв безмерных, боли не забудьте.
Кровь людская в жилах не остынь!
И к земле родной добрее будьте,
Помня слово вечное – Хатынь.
Я погиб в том бою
Как вчера счастлив был.
Из далекой сторонки
Я письмо получил
От любимой девчонки.
Пишет – любит и ждет,
Чтоб со мной не случилось.
Смерть меня обойдет,
Так во сне ей приснилось.
Коль приду я домой,
Для нее то – награда.
Хоть какой, но живой.
Ей другого не надо.
А сегодня был бой.
Бой жестокий, не скрою.
…Не вернусь я домой,
Дверь твою не открою.
Хоть все также люблю.
Ты одна в целом свете.
Я погиб в том бою,
На письмо не ответив.
Поделка к 9 мая. Танк на панно из спичек
Для изготовления открытки на 9 мая нам понадобилось:
- картон
- цветная бумага
- краски
- клей
- старый замок от кофты
- скрепки
- ключи
- звезда
- пуговицы
Для изготовления открытки на 9 мая нам понадобилось:
- картон
- цветная бумага
- краски
- клей
- старый замок от кофты
- скрепки
- ключи
- звезда
- пуговицы
Открытка ко Дню Победы «Танк» - мастер-класс
Наклеиваем на картон разрезанный замок от кофты по контуру танка. Внутрь танка наклеиваем ключи, пуговицы, скрепки и другие мелочи.
Раскрашиваем наш танк в зеленый цвет.
Вырезаем из цветной бумаги травку и солнце и наклеиваем на картон.
Раскрашиваем фон неба голубым цветом. Открытка ко Дню Победы «Танк» готова, можно дарить дедушке или папе.
Наклеиваем на картон разрезанный замок от кофты по контуру танка. Внутрь танка наклеиваем ключи, пуговицы, скрепки и другие мелочи.
Раскрашиваем наш танк в зеленый цвет.
Вырезаем из цветной бумаги травку и солнце и наклеиваем на картон.
Раскрашиваем фон неба голубым цветом. Открытка ко Дню Победы «Танк» готова, можно дарить дедушке или папе.
Открытка ко Дню Победы «Танк». Фото
Автор: Денис Александрович Гончаров, (9 лет), Амурская обл., г. Белогорск
Руководитель: Шипицына Виктория Васильевна, учитель начальных классов МОАУ СОШ № 5
Поделки ко Дню Победы!
-
-
-
-
Поделка из соленого теста к 9 Мая «Танк».
Для изготовления поделки из соленого теста нам нужно:
- соленое тесто,
- основа,
- гуашь,
- кисти.
Поделка из соленого теста к 9 Мая «Танк» - мастер-класс
Автор: Денис Александрович Гончаров, (9 лет), Амурская обл., г. Белогорск
Руководитель: Шипицына Виктория Васильевна, учитель начальных классов МОАУ СОШ № 5
Поделки ко Дню Победы!
Поделка из соленого теста к 9 Мая «Танк».
Для изготовления поделки из соленого теста нам нужно:
- соленое тесто,
- основа,
- гуашь,
- кисти.
Поделка из соленого теста к 9 Мая «Танк» - мастер-класс
Определить из каких частей состоит танк (корпус, башня, гусеницы и пушка). Начинаем выкладывать основу гусеницы, при помощи воды и кисти прикрепляем скатанные шарики.
Прикрепляем корпусную часть, сверху – башню.
Башню украшаем звездой.
Скатываем колбаску, это будет пушка.
Раскрашиваем поделку - танк.
Поделка из соленого теста к 9 Мая «Танк» готова.
Определить из каких частей состоит танк (корпус, башня, гусеницы и пушка). Начинаем выкладывать основу гусеницы, при помощи воды и кисти прикрепляем скатанные шарики.
Прикрепляем корпусную часть, сверху – башню.
Башню украшаем звездой.
Скатываем колбаску, это будет пушка.
Раскрашиваем поделку - танк.
Поделка из соленого теста к 9 Мая «Танк» готова.
Автор: Лукьянова Вероника, г. Самара МБОУ СОШ №100
Руководитель: Лукьянова Наталья Тынчбековна
Панно к 9 Мая в технике торцевание.
Что нам понадобится для изготовления панно:
- клей ПВА
- паста
- гофрированная бумага – голубой, фиолетовый, зелёный
- салфетки – жёлтый, розовый
- картон чёрный
Автор: Лукьянова Вероника, г. Самара МБОУ СОШ №100
Руководитель: Лукьянова Наталья Тынчбековна
Панно к 9 Мая в технике торцевание.
Что нам понадобится для изготовления панно:
- клей ПВА
- паста
- гофрированная бумага – голубой, фиолетовый, зелёный
- салфетки – жёлтый, розовый
- картон чёрный
Панно к 9 Мая в технике торцевание - мастер-класс
На листе картона обведём с помощью шаблона голубя. Из гофрированной бумаги (голубой) нарезаем квадраты со стороной 1 см. Начнём выполнять торцевание. Тупой конец кисточки ставим в центр квадрата голубого цвета, приминаем его к кисточке - получилась торцовка, намазываем кончик клеем ПВА.
Наклеиваем на рисунок голубя. Кисточку вынимаем. Каждую следующую торцовку приклеим рядом с предыдущей, торцовки ставим плотно друг к другу, чтобы не оставалось промежутков. Таким образом, выполним голубя. Из зелёного цвета выполним торцевание глаза голубя.
Возьмём салфетки жёлтого цвета. Согнём пополам, потом ещё раз. Разрежем полученную полоску на 4 части, закрепим степлером. Полученный квадрат – разрежем вокруг, чтобы получился круг – многослойный. Верхние слоя приминаем, получается пушистый цветок. Таким же образом выполняем из салфетки розового цвета.
Сделаем надпись "9 Мая". Затем торцуем эту надпись фиолетовым цветом.
Вставляем панно в рамку. Панно к 9 Мая в технике торцевание готово. Вот и получилась отличный подарок ветеранам на день победы!
Автор: Галимова Диана, (10 лет), Республика Татарстан, город Арск, МБОУ «Арская средняя общеобразовательная школа № 2», 4 «Б» класс
Руководитель: Гафарова Фарида Гаптелхамитовна, учитель начальных классов МБОУ №2 «Арская средняя общеобразовательная школа № 2»
На листе картона обведём с помощью шаблона голубя. Из гофрированной бумаги (голубой) нарезаем квадраты со стороной 1 см. Начнём выполнять торцевание. Тупой конец кисточки ставим в центр квадрата голубого цвета, приминаем его к кисточке - получилась торцовка, намазываем кончик клеем ПВА.
Наклеиваем на рисунок голубя. Кисточку вынимаем. Каждую следующую торцовку приклеим рядом с предыдущей, торцовки ставим плотно друг к другу, чтобы не оставалось промежутков. Таким образом, выполним голубя. Из зелёного цвета выполним торцевание глаза голубя.
Возьмём салфетки жёлтого цвета. Согнём пополам, потом ещё раз. Разрежем полученную полоску на 4 части, закрепим степлером. Полученный квадрат – разрежем вокруг, чтобы получился круг – многослойный. Верхние слоя приминаем, получается пушистый цветок. Таким же образом выполняем из салфетки розового цвета.
Сделаем надпись "9 Мая". Затем торцуем эту надпись фиолетовым цветом.
Вставляем панно в рамку. Панно к 9 Мая в технике торцевание готово. Вот и получилась отличный подарок ветеранам на день победы!
Автор: Галимова Диана, (10 лет), Республика Татарстан, город Арск, МБОУ «Арская средняя общеобразовательная школа № 2», 4 «Б» класс
Руководитель: Гафарова Фарида Гаптелхамитовна, учитель начальных классов МБОУ №2 «Арская средняя общеобразовательная школа № 2»
Книги о войне, которые нужно прочитать детям
2Как начать с детьми разговор о войне? Как рассказать о тех страшных годах, которые пережила наша родина в 1941-1945 годы? Конечно, у каждой семьи своя история войны, но лучше всего об этом расскажут книги, посвященные военным орудиям и людям, принимавшим участие в военных действиях.
России верные сыныИздательство «Сlever», 2014
Уже не первый год накануне 9 мая в России проходит акция «Георгиевская ленточка». К сожалению, многие люди не знают, что именно символизирует черно-оранжевая лента. А ведь это очень важно! Оказывается, еще императрица Екатерина II учредила орден Святого Георгия Победоносца, а рыжий и черный цвета на ленте означают «дым и пламя сражения».
Из книги станет известно о военных орденах, которые приняты в нашей стране, а также о великих полководцах – А.В. Суворове, М.И. Кутузове, Г.К. Жукове и т.д. В книге собрано много интересных документов и сведений: фотографии солдат Первой мировой войны, плакаты и газеты с заметками о Второй мировой войне. Из книги даже можно узнать, как выглядела карточка на хлеб в 1941 году.
Если ребенку задали в школе выучить стихотворение, посвященное Дню Победы, то эта книга станет настоящим кладезем самых красивых и патриотичных стихотворений о войне. В ней опубликованы отрывки из поэмы «Полтава» А.С. Пушкина, стихотворения «Бородино» М.Ю. Лермонтова, произведения, посвященные Великой Отечественной войне А.А. Ахматовой, Б.Л. Пастернака, К.И. Симонова, А.Т. Твардовского, Б.Ш. Окуджавы и т.д.
Ласточка-звездочкаВиталий СеминИздательство «Самокат», 2014
С раннего детства мама называла своего сына, Сережу, «ласточкой» и «звездочкой». Когда мальчик был маленьким, он относился к этим ласковым прозвищам спокойно. Но как только пошел в школу, и одноклассники услышали это, ему стало неловко.
Мальчишки – народ жестокий, и прозвище «ласточка-звездочка» закрепилось за Сергеем на всю жизнь. Когда ему исполнилось 14 лет, началась война. Отца мобилизовали, и остался Сергей с мамой в южном городе, который оказался в немецкой оккупации одним из первых. Мальчик своими глазами видел бомбежки, убийства, и другие ужасы войны.
Это произведение о том, как в мирную дворовую жизнь обычных мальчишек врывается война. Автор, Виталий Семин, написал ее еще в 1963 году. Он рассказывает о первом годе войны на основе собственного опыта, честно и беспристрастно, без пафосного патриотизма. Я бы рекомендовала «Ласточку-звездочку» для чтения ровесникам главного героя, подросткам 14 лет.
Военная техникаСоставитель А.В. МясниковИздательство «РОСМЭН», 2012
Эта книга – отличный подарок для мальчишек, интересующихся танками, самолетами, крейсерами и миноносцами. Для моих сыновей военная тема – одна из самых любимых. Поэтому, увидев книгу, в которой собрана информация о военной технике с момента ее появления до наших дней, я решила во чтобы то ни стало ее приобрести. Мальчики читали ее затаив дыхание.
Из нее дети узнают много интересных исторических фактов, например, о том, что первый танк был придуман и разработан Леонардо да Винчи, или о первых самолетах, появившихся в начале XX века, и называвшихся «моноплан», «биплан» и «триплан».
Помимо этого, в книге содержится рассказ о танках, участвовавших в Первой и Второй мировых войнах. Детям повествуют и о современных артиллеристских орудиях: минометах, гаубицах, машинах пехоты, десанта и разведывательных машинах. В книге рассказывается о зенитных орудиях, истребителях, бомбардировщиках разных моделей, подводных лодках и других военных кораблях. Авторы описывают особенности работы инженерных войск в военное время.
В общем, если в вашей семье растет сын, он наверняка заинтересуется этой небольшой, но очень познавательной энциклопедией.
Дети – герои Великой Отечественной войныАнна ПечерскаяИздательство «Дрофа-плюс», 2012
В этой книге собраны художественные рассказы о детях, которым вместо того, чтобы учиться в школе, или играть в «казаки-разбойники», пришлось повзрослеть и стать на защиту своей родины. Не раз они рисковали собой ради победы над фашистским захватчиком. Леня Голиков, Марат Казей, Зина Портнова, Валя Котик – эти ребята не дожили до своего совершеннолетия. Когда им было по 13-14 лет, началась война. Им пришлось воевать наравне со взрослыми: разведывать, добывать информацию, следить, а иногда даже и стрелять. Только двое героев произведения встретили День Победы – Володя Казьмин и Таня Морозова.
Читать истории о детях, погибших в столь юном возрасте, конечно же, непросто - слишком мало прошло времени с тех страшных дней войны, слишком глубока еще скорбь русских людей по погибшим защитникам Отчизны. Но, тем не менее, книгу хорошо бы дать почитать детям с 9 лет. Она написана легким и понятным языком, в ней нет описания насилия и жестокости, но, прочитав ее, юные читатели поймут, какое им выпало счастье – жить в мирное время, когда над головой не летают вражеские самолеты, не свистят пули, а папа и мама дома, живые и здоровые.
России верные сыныИздательство «Сlever», 2014
Уже не первый год накануне 9 мая в России проходит акция «Георгиевская ленточка». К сожалению, многие люди не знают, что именно символизирует черно-оранжевая лента. А ведь это очень важно! Оказывается, еще императрица Екатерина II учредила орден Святого Георгия Победоносца, а рыжий и черный цвета на ленте означают «дым и пламя сражения».
Из книги станет известно о военных орденах, которые приняты в нашей стране, а также о великих полководцах – А.В. Суворове, М.И. Кутузове, Г.К. Жукове и т.д. В книге собрано много интересных документов и сведений: фотографии солдат Первой мировой войны, плакаты и газеты с заметками о Второй мировой войне. Из книги даже можно узнать, как выглядела карточка на хлеб в 1941 году.
Если ребенку задали в школе выучить стихотворение, посвященное Дню Победы, то эта книга станет настоящим кладезем самых красивых и патриотичных стихотворений о войне. В ней опубликованы отрывки из поэмы «Полтава» А.С. Пушкина, стихотворения «Бородино» М.Ю. Лермонтова, произведения, посвященные Великой Отечественной войне А.А. Ахматовой, Б.Л. Пастернака, К.И. Симонова, А.Т. Твардовского, Б.Ш. Окуджавы и т.д.
Ласточка-звездочкаВиталий СеминИздательство «Самокат», 2014
С раннего детства мама называла своего сына, Сережу, «ласточкой» и «звездочкой». Когда мальчик был маленьким, он относился к этим ласковым прозвищам спокойно. Но как только пошел в школу, и одноклассники услышали это, ему стало неловко.
Мальчишки – народ жестокий, и прозвище «ласточка-звездочка» закрепилось за Сергеем на всю жизнь. Когда ему исполнилось 14 лет, началась война. Отца мобилизовали, и остался Сергей с мамой в южном городе, который оказался в немецкой оккупации одним из первых. Мальчик своими глазами видел бомбежки, убийства, и другие ужасы войны.
Это произведение о том, как в мирную дворовую жизнь обычных мальчишек врывается война. Автор, Виталий Семин, написал ее еще в 1963 году. Он рассказывает о первом годе войны на основе собственного опыта, честно и беспристрастно, без пафосного патриотизма. Я бы рекомендовала «Ласточку-звездочку» для чтения ровесникам главного героя, подросткам 14 лет.
Военная техникаСоставитель А.В. МясниковИздательство «РОСМЭН», 2012
Эта книга – отличный подарок для мальчишек, интересующихся танками, самолетами, крейсерами и миноносцами. Для моих сыновей военная тема – одна из самых любимых. Поэтому, увидев книгу, в которой собрана информация о военной технике с момента ее появления до наших дней, я решила во чтобы то ни стало ее приобрести. Мальчики читали ее затаив дыхание.
Из нее дети узнают много интересных исторических фактов, например, о том, что первый танк был придуман и разработан Леонардо да Винчи, или о первых самолетах, появившихся в начале XX века, и называвшихся «моноплан», «биплан» и «триплан».
Помимо этого, в книге содержится рассказ о танках, участвовавших в Первой и Второй мировых войнах. Детям повествуют и о современных артиллеристских орудиях: минометах, гаубицах, машинах пехоты, десанта и разведывательных машинах. В книге рассказывается о зенитных орудиях, истребителях, бомбардировщиках разных моделей, подводных лодках и других военных кораблях. Авторы описывают особенности работы инженерных войск в военное время.
В общем, если в вашей семье растет сын, он наверняка заинтересуется этой небольшой, но очень познавательной энциклопедией.
Дети – герои Великой Отечественной войныАнна ПечерскаяИздательство «Дрофа-плюс», 2012
В этой книге собраны художественные рассказы о детях, которым вместо того, чтобы учиться в школе, или играть в «казаки-разбойники», пришлось повзрослеть и стать на защиту своей родины. Не раз они рисковали собой ради победы над фашистским захватчиком. Леня Голиков, Марат Казей, Зина Портнова, Валя Котик – эти ребята не дожили до своего совершеннолетия. Когда им было по 13-14 лет, началась война. Им пришлось воевать наравне со взрослыми: разведывать, добывать информацию, следить, а иногда даже и стрелять. Только двое героев произведения встретили День Победы – Володя Казьмин и Таня Морозова.
Читать истории о детях, погибших в столь юном возрасте, конечно же, непросто - слишком мало прошло времени с тех страшных дней войны, слишком глубока еще скорбь русских людей по погибшим защитникам Отчизны. Но, тем не менее, книгу хорошо бы дать почитать детям с 9 лет. Она написана легким и понятным языком, в ней нет описания насилия и жестокости, но, прочитав ее, юные читатели поймут, какое им выпало счастье – жить в мирное время, когда над головой не летают вражеские самолеты, не свистят пули, а папа и мама дома, живые и здоровые.
Несколько историй знаменитых женщин – матерей, переживших блокаду Ленинграда.
“…никто не забыт и ничто не забыто”
Ольга Берггольц
Каждый год, когда приближается 9 Мая, хочется все время повторять слова из Реквиема Р. Рождественского:
Помните! Через века, через года,- помните!
О тех, кто уже не придёт никогда,- помните!
Это стихотворение и ещё несколько лучших, на мой взгляд, стихов, посвященных Войне и Победе, были собраны в 2012 году: “Праздник со слезами на глазах”. В 2013 году мы вспомнили несколько женских судеб: Женское лицо войны: спустя годы….
Ольга Берггольц
Помните! Через века, через года,- помните!
О тех, кто уже не придёт никогда,- помните!
О тех, кто уже не придёт никогда,- помните!
Место действия – осаждённый город
Сегодня продолжим женскую тему. В январе 2014 года отмечалось 70-летие полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады, причём отмечалось не только в России, но и везде, куда занесла судьба тех, кто смог выжить в блокаду.
К этой дате были изданы книги, собраны воспоминания, создана книга памяти,можно найти много фотографий.
Блокада Ленинграда продолжалась 900 дней: с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года, два с половиной года. Несмотря на широко развернувшуюся эвакуацию, в сентябре 1941 года в окружённом городе оказалось 2 млн 887 тысяч жителей.
Единственной транспортной магистралью, связывающей город с тыловыми районами страны, стала “Дорога жизни”, проложенная зимой через Ладожское озеро. За дни блокады по этой дороге удалось эвакуировать 1 миллион 376 тысяч ленинградцев, в основном женщин, детей и стариков. Война разбросала их по разным уголкам Союза, по-разному сложились их судьбы, многие не вернулись обратно. За время блокады погибло, по разным данным, от 400 тысяч до 1,5 млн человек.
Когда замкнулось блокадное кольцо, в Ленинграде оставалось, помимо взрослого населения, 400 тысяч детей – от младенцев до школьников и подростков. Естественно, их хотели сберечь в первую очередь, стремились укрыть от обстрелов, от бомбёжек.
Самым тяжёлым временем для ленинградцев была зима 1941-42 годов, когда морозы достигали 40 градусов, а не было ни дров, ни угля. Съедено было всё: и кожаные ремни, и подмётки, в городе не осталось ни одной кошки или собаки, не говоря уже о голубях и воронах. Не было электричества, за водой голодные, истощённые люди ходили на Неву, падая и умирая по дороге. Трупы уже перестали убирать, их просто заносило снегом. Люди умирали дома целыми семьями, целыми квартирами.
- Всё питание для работающего на производстве человека составляли 250 граммов хлеба, выпеченного пополам с древесными и другими примесями и от того тяжёлого и такого маленького. Все остальные, в том числе и дети, получали 125 граммов такого хлеба.
Судьба каждого из людей, переживших блокаду, – это полная трагических моментов повесть. Но про всех рассказать невозможно. Поэтому в сегодняшнем обзоре – о блокадных судьбах нескольких очень известных женщин, каждая из которых – ещё и мама.
Анна Андреевна Ахматова
Летом (как раз в июне) 1941 года она отмечала свои 52 года. С 20-х годов она уже была признанным классиком, одной из тех, с кем связан Серебряный век русской поэзии. Уже позади многие трагические моменты её судьбы: муж Н.С. Гумилёв расстрелян в 1921 году; единственный сын Лев Гумилёв арестован ненадолго в 1935 году, потом осуждён на 5 лет – в 1938-м. Уже сделаны первые наброски поэмы “Реквием”, в которую Анна Андреевна вложила и горе вдовы, и матери “врагов народа”.
- С началом войны она стала одной из немногих женщин-бойцов пожарной команды, выполняя мужскую работу наравне с другими жителями города.
В воспоминаниях о первых месяцах блокады поэтесса Ольга Берггольц пишет: “С лицом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо, она несла дежурство как рядовой боец противопожарной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи-убежища в саду того же Фонтанного дома, под клёном, воспетым ею в “Поэме без героя”… ”
И – Анна Ахматова не перестаёт писать. Её стихи читали на Ленинградском радио. В июле 1941 в эфире прозвучала “Клятва” – одно из самых известных её стихотворений военных лет.
И та, что сегодня прощается с милым, -
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Из дневника Ольги Берггольц:
“24/IX-41 … Зашла к Ахматовой, она живёт у дворника (убитого артснарядом на ул. Желябова) в подвале, в тёмном-тёмном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, – матрасишко, на краю – закутанная в платки, с ввалившимися глазами – Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии – неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. …Она сидит в кромешной тьме, даже читать не может, сидит, как в камере смертников… и сказала: “Я ненавижу, я ненавижу Гитлера, я ненавижу Сталина, я ненавижу тех, кто кидает бомбы на Ленинград и на Берлин, всех, кто ведет эту войну, позорную, страшную…”
Осенью 1941-го тяжело больную Анну Андреевну вывезли на самолете из осаждённого Ленинграда в Москву, затем эвакуировали в Среднюю Азию в конце 1941 года. В 1944 году Ахматова вернулась в разорённый войной, но уже свободный Ленинград.
Уже в 1946 году для Ахматовой снова испытание – “Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” от 14 августа 1946 года, в котором резкой критике подвергалось творчество Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. 6 ноября 1949 года вновь арестован сын – Л.Н. Гумилёв. Приговор — 10 лет лагерей. Лишь в 1956 году он возвратился из заключения, реабилитированный после XX съезда.
Умерла Анна Ахматова 5 марта 1966 года, похоронена на кладбище в Комарово под Ленинградом. Л.Н.Гумилёв, когда строил памятник матери вместе со своими студентами, камни для стены собирал где мог. Стену клали сами — это символ стены, под которой стояла его мать с передачами сыну в “Кресты”. Там, где сейчас барельеф Ахматовой, первоначально была ниша, похожая на тюремное окно.
И та, что сегодня прощается с милым, -
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
“24/IX-41 … Зашла к Ахматовой, она живёт у дворника (убитого артснарядом на ул. Желябова) в подвале, в тёмном-тёмном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, – матрасишко, на краю – закутанная в платки, с ввалившимися глазами – Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии – неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. …Она сидит в кромешной тьме, даже читать не может, сидит, как в камере смертников… и сказала: “Я ненавижу, я ненавижу Гитлера, я ненавижу Сталина, я ненавижу тех, кто кидает бомбы на Ленинград и на Берлин, всех, кто ведет эту войну, позорную, страшную…”
Яни́на Болесла́вовна Жеймо
Янину Жеймо иногда называют актрисой одной роли. Снималась она много, но в истории кино осталась как Золушка. Пишут, что “более выразительной, более “настоящей” героини нет ни в одной отечественной киносказке”. Янина Жеймо хрустальным голоском поёт в “Золушке” песенку “Встаньте, дети, встаньте в круг”. Это было в 1947 году.
А в 1941 году ей было 32. Янина Жеймо была четвёртым ребёнком в цирковой семье и уже с трёх лет выступала на арене вместе с родителями и сёстрами. Её детство представляло из себя смесь нескончаемого праздника и нескончаемой нужды. Когда отец Жеймо умер, семейный номер развалился. Мать с дочерьми обосновались в Петрограде и взялись за покорение эстрады, выучились играть на ксилофонах и создали пользовавшийся у публики успехом номер “Музыкальные эксцентрики”.
Много лет спустя Янина напишет о себе: “Странно – я нормально росла до четырнадцати лет, а потом рост прекратился, вероятно, потому, что мне приходилось носить на голове тяжеленные ксилофоны”. Небольшой рост в дальнейшем наложит отпечаток на всю её кинокарьеру: для режиссёров она так и останется актрисой одного амплуа – травести.
Учиться в киношколу Янина отправилась втайне от родных, её карьера началась с ролей в фильмах “Мишки против Юденича”, “Чёртово колесо”, “Шинель”, “С.В.Д. – Союз Великих Дел”, “Братишка”.
В фильме “Мишки против Юденича” она снималась вместе с мужем Алексеем Костричкиным, тоже студентом. У молодой пары вскоре родилась дочь, которой по настоянию Андрея дали имя мамы – Янина. Но студенческий брак просуществовал весьма недолго.
- В тридцатые годы Янина принимала предложения от режиссёров одно за другим. В фильме “Разбудите Леночку” (1934) она сыграла школьницу и смотрелась на фоне исполнителей других ролей – обычных мальчишек и девчонок – так, как будто и впрямь была их ровесницей. Её даже называли “советской Мэри Пикфорд”.
В 1938 году для неё наступил творческий кризис. О ней как будто забыли. За весь год – всего одна незначительная роль, а съёмки ещё двух художественных кинолент с её участием по непонятным причинам приостановлены.
Но зато в том же 38-м её захлестнула и понесла новая любовь – она встретила режиссёра Иосифа Хейфица, красавца-мужчину, галантного, интересного и, как тогда верилось, надёжного. Чувство оказалось взаимным, они создали семью и произвели на свет сына Юлия.
Хейфиц был человеком блистательным, ярким, остроумным и интеллигентным, можно сказать – уникальным, таких даже в мире кино было немного. Плюс к этому он был по натуре мягким и деликатным. Никто и представить не мог, каким кошмаром их супружеская жизнь закончится.
Когда началась война, члены семьи были кто где: дети на отдыхе, откуда их эвакуировали в Алма-Ату, Хейфиц уже год как снимал картину сначала в Монголии, а потом в Ташкенте, (в 1942 году вышел не самый знаменитый его фильм “Его зовут Сухэ-Батор”, после “Депутата Балтики” с Н. Черкасовым и “Члена Правительства” с В. Марецкой). Поступил приказ: киностудию Ленфильм эвакуировать в Ташкент. Иосиф Хейфиц был руководителем, а Жеймо ехать не могла, так как тяжело заболела её сестра Эля.
Янина работала в Ленинграде. Снималась в “Боевых сборниках” и агитационных фильмах, причём играла опять же подростков или очень юных девушек. Днём она снималась, вечером дежурила на крыше студии, гасила зажигательные бомбы.
- Ей постоянно предлагали покинуть город на самолёте. Но она долго не соглашалась – дескать, это не по-товарищески. Её дом был открыт для друзей даже в то страшное время, и многих спасали эти вечера. В большой ленинградской квартире Янина разместила множество людей, оставшихся без крыши над головой.
Когда она однажды вышла с концертным номером перед бойцами и её спросили: “Зачем же Вы остались в Ленинграде?”, она ответила: “Но ведь должен же кто-то защищать город!” Грянул хохот – но только внешняя сторона этого заявления (из-за “сказочной” внешности героини) могла показаться забавной.
Получала, как все, паёк 125 грамм хлеба в сутки. Трудно представить маленькую хрупкую актрису в ватнике, тулупе, валенках, с винтовкой. Но так было. Она была зачислена в истребительный батальон, состояла в концертной бригаде “Ленфильма”, выступала в госпиталях, парках. Вслух Янина шутила: “Гитлер сделал одно доброе дело – я похудела”. А мысли её только о муже и о детях – как они там?
Разлука с мужем продолжалось ровно два года. Наконец собрали группу сотрудников “Ленфильма”, и они вместе отправились в эвакуацию. Жеймо добиралась в Алма-Ату два месяца. Её эшелон бомбили, он стоял неделями в тупике. А в Алма-Ату тем временем пришло страшное известие, что тихвинский эшелон, на котором ехали артисты, разбомбили. И в течение двух месяцев она числилась среди погибших. За это время многие успели смириться с этой утратой, в том числе и Хейфиц, который вскоре завёл роман с одной из актрис.
Когда Янине рассказали про это, она была потрясена до глубины души. Встреча с Хейфицем была нерадостной. Янина не смогла простить мужу измены, и к Хейфицу не вернулась. Она поначалу не подавала виду, что разрыв с мужем для неё – огромная трагедия, но в результате слегла с тяжелой депрессией. Ей помогли доктор и режиссёр Леон Жанно, её давний приятель, который всё это тяжёлое время был рядом. Впоследствии Янина вышла за него замуж – возможно, здесь всё началось с благодарности.
Особую роль в выздоровлении Янины сыграли съемки в фильме “Золушка”: когда он снимался, Жеймо было 37 лет.
Ольга Фёдоровна Берггольц
В 1941 ей был 31 год. Поэтессу Ольгу Берггольц в годы войны и сразу после называли “блокадной музой”, “голосом осаждённого Ленинграда”. Её слова:
Никто не забыт и ничто не забыто!
- высечены на гранитной стене Пискарёвского мемориального кладбища. В годы войны, оставаясь в осаждённом Ленинграде, она работала на радио, почти ежедневно обращаясь к мужеству жителей города. Её голос стал для тысяч людей символом надежды. А ещё – она писала, писала стихи…
Судьба Ольги Берггольц, её трагическая биография, стали известны совсем недавно. Лишь в 2010 году был прочитан её дневник, который Берггольц писала в самые трудные годы жизни – с 1939 по 1949. По материалам этого дневника и архивных материалов была написана пьеса, её поставил режиссер Игорь Коняев, который говорит: “Все знают Берггольц как памятник, советскую фигуру, которую из неё сделали, которая на парадах читала духоподъёмные стихи. Но женщину с её горем и потерями мы не знаем, никто этим не интересовался”.
- Автор пьесы “Ольга. Запретный дневник”, Елена Чёрная, рассказывает о своей героине: “Этот её невероятно яркий и ничему не поддающийся характер, он выстоял в творчестве, а в жизни часто ломался”.
Начнём с её личной, материнской трагедии. Коренная петербурженка, молодой журналист и уже поэт Ольга Берггольц в 18 лет вышла замуж за коллегу и очень талантливого поэта Бориса Корнилова. В 1928 году у них рождается дочь Ирина, но всего через два года Корнилов и Берггольц, страшно ревновавшая уже состоявшегося мужа-поэта к поклонницам, развелись.
Поработав журналистом, Ольга поступила на филологический факультет Ленинградского университета, где познакомилась с Николаем Молчановым, за которого в вышла замуж в 1932 году. Жизнь казалась прекрасной, Ольга с упоением писала детские книжки и родила в 1933 году вторую дочь, Майю. Вскоре Николая призвали в армию.
Беда, как водится, пришла внезапно. И не одна. Николай служил на границе с Турцией, и в том же году был комиссован – после стычки с басмачами он получил тяжелую форму эпилепсии.
…он попал к басмачам, и те зарыли его по плечи в землю и так бросили. Только через несколько дней однополчане пришли к нему на выручку.
В 1934-м году умерла годовалая Майя. А ещё спустя два года – старшая дочь Ирочка, дожившая только до 8 лет. Ольга так переживала потерю детей, что буквально находилась на грани жизни и смерти, поглощённая страшной депрессией. А тут начались – после 1934 года и убийства Кирова – годы репрессий, которые коснулись бывшего мужа – Бориса Корнилова. Его арестовывают по подозрению в участии в антисоветской организации.
Вскоре пришли и за Берггольц. В июле 1937 года она проходила свидетелем по делу Корнилова. Ольга Берггольц была исключена из кандидатов ВКП(б) и из Союза писателей – с формулировкой “связь с врагом народа”. Осенью её уволили из газеты, и бывшая журналистка устроилась в школу учителем русского и литературы. В начале 1938 года после постановления “об ошибках парторганизаций” Ольга была восстановлена в правах кандидата в члены КПСС, и в Союзе писателей.
Борису Корнилову повезло куда меньше – в его деле “ошибок” не нашлось, в феврале 1938 года Корнилова расстреляли. Однако на этом дело не закончилось – в декабре Ольгу Берггольц арестовали как “участницу троцкистско-зиновьевской организации и террористической группы”. Ольга была беременна, а из неё выбивали показания в буквальном смысле слова. Третья дочь родилась в тюрьме мертворожденной в апреле 1939 года… Приговор врачей был очень суров – стать матерью Ольге больше не суждено. А она так мечтала о детях…
Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…
В июле 1939 года Ольгу Берггольц освободили из-под ареста с формулировкой “недоказанность состава преступления” (за неё заступились писатели, в том числе А. Фадеев).
Как было жить после всего перенесённого? Тем более, что и на свободе радости было немного – муж Николай к тому времени тяжело болел.
- Вот тогда она и начала вести дневник, которому доверила горе потерь и разочарований. Ольга Берггольц прошла весь путь той эпохи, от романтической веры в революцию и коммунизм до тюрьмы, от любви к Сталину до осознания того кошмара, в который была ввергнута вся страна.
Но когда началась война – она стала “Сумевшей Подняться”. Надо всеми личными несчастьями и неизгладимыми обидами. Над безвременной гибелью двух любимых ею мужчин (Н. Молчанов умер от голода). Над потерей всех своих детей. Над издевательствами в тюрьме. Над растоптанным сапогами романтизмом. Над одиночеством.
От Ленинградского отделения Союза писателей Ольгу Берггольц направили в распоряжение Ленинградского Радиокомитета. И – цитирую: “Спустя самое недолгое время тихий голос Ольги Берггольц стал голосом долгожданного друга в застывших и тёмных блокадных ленинградских домах, стал голосом самого Ленинграда. Это превращение показалось едва ли не чудом: из автора мало кому известных детских книжек и стихов, про которые говорилось “это мило, славно, приятно – не больше”, Ольга Берггольц в одночасье вдруг стала поэтом, олицетворяющим стойкость Ленинграда” (Сборник “Вспоминая Ольгу Берггольц”).
Берггольц должны были эвакуировать вместе с мужем, но в январе 1942 года Николай Молчанов умирает. Ольга принимает решение остаться.
Когда началась война, Молчанов уклонился от участи инвалида и был направлен на строительство укреплений на Лужском рубеже. Домой вернулся с дистрофией в последней, необратимой стадии. Умер в госпитале. В его боевой характеристике была фраза: “Способен к самопожертвованию”. Ольга Берггольц посвятила ему лучшую, по собственному счёту, поэтическую книгу “Узел” (1965). Она ходила к нему в госпиталь, а он почти уже не узнавал её. И так получилось, что не смогла его похоронить.
От работы на радио никто её не освобождал. И что бы с ней самой ни происходило, она строго по графику появлялась в студии, и в эфире раздавалось:
– Внимание! Говорит Ленинград! Слушай нас, родная страна. У микрофона поэтесса Ольга Берггольц.
Голос Ольги Берггольц источал небывалую энергию. Она делала репортажи с фронта, читала их по радио. Её голос звенел в эфире три с лишним года. Её голос знали, её выступления ждали. Её слова, её стихи входили в замерзшие, мёртвые дома, вселяли надежду, и Жизнь продолжала теплиться:
Товарищ, нам горькие выпали дни,
Грозят небывалые беды,
Но мы не забыты с тобой, не одни,
– И это уже победа!
Каждый блокадный год 31 декабря именно Ольга Берггольц выступала по ленинградскому радио с новогодними поздравлениями, вселявшими уверенность в победе. Не случайно фашисты внесли Ольгу Берггольц в чёрный список людей, которые будут расстреляны сразу же по взятии города.
А она выступала не только по радио, но и в цехах Кировского завода, и в госпиталях, и на переднем крае обороны. Одно из её чтений несколько раз прерывал миномётный обстрел. Тогда кто-то из бойцов снял с себя каску и надел на Ольгу.
- Порой казалось, что с горожанами беседует человек, полный сил и здоровья, но Ольга Берггольц, как и все горожане, существовала на голодном пайке.
В годы войны у знаменитой уже поэтессы и не было ни особых привилегий, ни дополнительных пайков. А когда один из работников радиокомитета потерял свои карточки и, таким образом, приговорил к вымиранию свою семью, Ольга отдала ему хлебную карточку; другие сотрудники взяли на себя заботу о ней и помогли дотянуть до конца месяца. Когда блокада была прорвана, Ольгу Фёдоровну отправили в Москву. Врачи диагностировали у неё дистрофию…
- Это была её идея – исполнить в блокадном Ленинграде Седьмую (Ленинградскую) симфонию Дмитрия Шостаковича, выступление которого по радио она подготовила в страшном сентябре 1941 года. Премьера этой симфонии, получившая всемирный резонанс, состоялась 9 мая 1942 года в Филармонии. Она транслировалась по радио, и бессмертную музыку Шостаковича слушали жители города и бойцы на фронте.
в 1942 года отец Ольги – Фёдор Берггольц – за отказ стать осведомителем был выслан из блокадного Ленинграда органами НКВД в Минусинск (Красноярский край).
Он родился в Петербурге, в блокаду спас сотни людей. Вербовщикам не понравилось его остроумие, когда он преспокойно ответил на их предложение стать секретным осведомителем так:
– А почему же секретным? Всё, о чем я осведомлен, я привык говорить вслух. Тайный донос – это для Третьего отделения, а не по медицинскому ведомству.
И поэтическая “звезда” блокадного Ленинграда, какой Ольга Берггольц представлялась в сознании миллионов её поклонников, продолжала свой дневник (несколько отрывков):
2/IX-41
Сегодня моего папу вызвали в Управление НКВД и предложили выехать из Ленинграда. Папа – военный хирург, верой и правдой отслужил Сов. власти 24 года, был в Кр. Армии всю гражданскую, спас тысячи людей, русский до мозга костей человек, по-настоящему любящий Россию, несмотря на свою безобидную стариковскую воркотню. Ничего решительно за ним нет и не может быть. Видимо, НКВД просто не понравилась его фамилия – это без всякой иронии. На старости лет человеку, честнейшим образом лечившему народ, нужному для обороны человеку, наплевали в морду и выгоняют из города, где он родился, неизвестно куда.
Собственно говоря, отправляют на смерть. “Покинуть Ленинград!” Да как же его покинешь, когда он кругом обложен, когда перерезаны все пути! Это значит, что старик и подобные ему люди (а их, кажется, много – по его словам) либо будут сидеть в наших казармах, или их будут таскать в теплушках около города под обстрелом, не защищая – нечем-с!
Я ещё раз состарилась за этот день. Мне мучительно стыдно глядеть на отца. За что, за что его так? Это мы, мы во всем виноваты.
12/IX-41
Без четверти девять, скоро прилетят немцы. О, как ужасно, боже мой, как ужасно. Я не могу даже на четвёртый день бомбардировок отделаться от сосущего, физического чувства страха. Сердце как резиновое, его тянет книзу, ноги дрожат, и руки леденеют. Очень страшно, и вдобавок какое это унизительное ощущение – этот физический страх. ..Выручает то, что пишу последнее время хорошие (по военному времени) стихи.
Нет, нет – как же это? Бросать в безоружных, беззащитных людей разрывное железо, да чтоб оно ещё перед этим свистело – так, что каждый бы думал: “Это мне” – и умирал заранее. Умер – а она пролетела, но через минуту будет опять – и опять свистит, и опять человек умирает, и снова переводит дыхание – воскресает, чтоб умирать вновь и вновь. Доколе же? Хорошо – убейте, но не пугайте меня, не смейте меня пугать этим проклятым свистом, не издевайтесь надо мной. Убивайте тихо! Убивайте сразу, а не понемножку несколько раз на дню… О-о, боже мой! Я чувствую, как что-то во мне умирает…
24/IX-41
…А я должна писать для Европы о том, как героически обороняется Ленинград, мировой центр культуры. Я не могу этого очерка писать, у меня физически опускаются руки. О, ужас! О, какие мы люди несчастные, куда мы зашли, в какой дикий тупик и бред. О, какое бессилие и ужас. Ничего, ничего не могу. Надо было бы самой покончить с собой – это самое честное. Я уже столько налгала, столько наошибалась, что этого ничем не искупить и не исправить. А хотела-то только лучшего. Но закричать “братайтесь” – невозможно. Значит, что же? Надо отбиться от немцев. Надо уничтожить фашизм, надо, чтоб кончилась война, и потом у себя все изменить. Как?
…Нет, нет… Надо что-то придумать. Надо перестать писать (лгать, потому что всё, что за войну, – ложь)… Надо пойти в госпиталь. Помочь солдату помочиться гораздо полезнее, чем писать ростопчинские афишки. Они, наверное, всё же возьмут город. Баррикады на улицах – вздор. Они нужны, чтоб прикрыть отступление Армии. Сталину не жаль нас, не жаль людей. Вожди вообще никогда не думают о людях… Для Европы буду писать завтра с утра. Выну из души что-либо близкое к правде.
12/III-42. Москва
Живу в гостинице “Москва”. Тепло, уютно, светло, сытно, горячая вода. В Ленинград! Только в Ленинград… В Ленинград – навстречу гибели… О, скорее в Ленинград! Уже хлопочу об отъезде…
2/VII-42 Ленинград
…А дети – дети в булочных… О, эта пара – мать и девочка лет 3, с коричневым, неподвижным личиком обезьянки, с огромными, прозрачными голубыми глазами, застывшими, без всякого движения, с осуждением, со старческим презрением глядящие мимо всех. Обтянутое её личико было немного приподнято и повернуто вбок, и нечеловеческая, грязная, коричневая лапка застыла в просительном жесте – пальчишки пригнуты к ладони, и ручка вытянута так перед неподвижно страдальческим личиком… Это, видимо, мать придала ей такую позу, и девочка сидела так – часами… Это такое осуждение людям, их культуре, их жизни, такой приговор всем нам – безжалостнее которого не может быть.
Всё – ложь, – есть только эта девочка с застывшей в условной позе мольбы истощенной лапкой перед неподвижным своим, окаменевшим от всего людского страдания лицом и глазами.
Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осаждён, Киев осаждён, Одесса осаждена. Ведь немцы всё идут и идут… Артиллерия садит непрерывно… Не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, – к нашему правительству... Это называлось: “Мы готовы к войне”. О сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!”
И в это же время Берггольц создала свои лучшие поэмы, посвящённые защитникам Ленинграда: “Февральский дневник” (1942), “Ленинградскую поэму”.
- В 1946 году она была одной из тех, кто не отвернулся от Анны Ахматовой, подвергшейся гонениям, одной из тех, кто продолжал посещать её, заботиться о ней, слушать и хранить её стихи. О.Ф. Берггольц вместе со своим третьим мужем, литературоведом Г.П. Макогоненко, сохранила машинописный экземпляр книги Ахматовой “Нечет” – книги, уничтоженной по приказу цензуры.
По словам самой писательницы, после войны для неё началась “сытая” жизнь. Берггольц наградили Сталинской премией, по двум её книгам были сняты фильмы.
Ольга Федоровна Берггольц скончалась 13 ноября 1975 года. Желание музы блокадного Ленинграда лежать после смерти на Пискарёвском кладбище, среди умерших в блокаду друзей, не исполнилось – поэтессу похоронили на Литераторских мостках (Волково кладбище). В любое время года на её могиле можно увидеть живые цветы…
Никто не забыт и ничто не забыто!
Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья — тюрьма…
Товарищ, нам горькие выпали дни,
Грозят небывалые беды,
Но мы не забыты с тобой, не одни,
– И это уже победа!
Грозят небывалые беды,
Но мы не забыты с тобой, не одни,
– И это уже победа!
2/IX-41
Сегодня моего папу вызвали в Управление НКВД и предложили выехать из Ленинграда. Папа – военный хирург, верой и правдой отслужил Сов. власти 24 года, был в Кр. Армии всю гражданскую, спас тысячи людей, русский до мозга костей человек, по-настоящему любящий Россию, несмотря на свою безобидную стариковскую воркотню. Ничего решительно за ним нет и не может быть. Видимо, НКВД просто не понравилась его фамилия – это без всякой иронии. На старости лет человеку, честнейшим образом лечившему народ, нужному для обороны человеку, наплевали в морду и выгоняют из города, где он родился, неизвестно куда.
Сегодня моего папу вызвали в Управление НКВД и предложили выехать из Ленинграда. Папа – военный хирург, верой и правдой отслужил Сов. власти 24 года, был в Кр. Армии всю гражданскую, спас тысячи людей, русский до мозга костей человек, по-настоящему любящий Россию, несмотря на свою безобидную стариковскую воркотню. Ничего решительно за ним нет и не может быть. Видимо, НКВД просто не понравилась его фамилия – это без всякой иронии. На старости лет человеку, честнейшим образом лечившему народ, нужному для обороны человеку, наплевали в морду и выгоняют из города, где он родился, неизвестно куда.
Собственно говоря, отправляют на смерть. “Покинуть Ленинград!” Да как же его покинешь, когда он кругом обложен, когда перерезаны все пути! Это значит, что старик и подобные ему люди (а их, кажется, много – по его словам) либо будут сидеть в наших казармах, или их будут таскать в теплушках около города под обстрелом, не защищая – нечем-с!
Я ещё раз состарилась за этот день. Мне мучительно стыдно глядеть на отца. За что, за что его так? Это мы, мы во всем виноваты.
12/IX-41
Без четверти девять, скоро прилетят немцы. О, как ужасно, боже мой, как ужасно. Я не могу даже на четвёртый день бомбардировок отделаться от сосущего, физического чувства страха. Сердце как резиновое, его тянет книзу, ноги дрожат, и руки леденеют. Очень страшно, и вдобавок какое это унизительное ощущение – этот физический страх. ..Выручает то, что пишу последнее время хорошие (по военному времени) стихи.
Без четверти девять, скоро прилетят немцы. О, как ужасно, боже мой, как ужасно. Я не могу даже на четвёртый день бомбардировок отделаться от сосущего, физического чувства страха. Сердце как резиновое, его тянет книзу, ноги дрожат, и руки леденеют. Очень страшно, и вдобавок какое это унизительное ощущение – этот физический страх. ..Выручает то, что пишу последнее время хорошие (по военному времени) стихи.
Нет, нет – как же это? Бросать в безоружных, беззащитных людей разрывное железо, да чтоб оно ещё перед этим свистело – так, что каждый бы думал: “Это мне” – и умирал заранее. Умер – а она пролетела, но через минуту будет опять – и опять свистит, и опять человек умирает, и снова переводит дыхание – воскресает, чтоб умирать вновь и вновь. Доколе же? Хорошо – убейте, но не пугайте меня, не смейте меня пугать этим проклятым свистом, не издевайтесь надо мной. Убивайте тихо! Убивайте сразу, а не понемножку несколько раз на дню… О-о, боже мой! Я чувствую, как что-то во мне умирает…
24/IX-41
…А я должна писать для Европы о том, как героически обороняется Ленинград, мировой центр культуры. Я не могу этого очерка писать, у меня физически опускаются руки. О, ужас! О, какие мы люди несчастные, куда мы зашли, в какой дикий тупик и бред. О, какое бессилие и ужас. Ничего, ничего не могу. Надо было бы самой покончить с собой – это самое честное. Я уже столько налгала, столько наошибалась, что этого ничем не искупить и не исправить. А хотела-то только лучшего. Но закричать “братайтесь” – невозможно. Значит, что же? Надо отбиться от немцев. Надо уничтожить фашизм, надо, чтоб кончилась война, и потом у себя все изменить. Как?
…А я должна писать для Европы о том, как героически обороняется Ленинград, мировой центр культуры. Я не могу этого очерка писать, у меня физически опускаются руки. О, ужас! О, какие мы люди несчастные, куда мы зашли, в какой дикий тупик и бред. О, какое бессилие и ужас. Ничего, ничего не могу. Надо было бы самой покончить с собой – это самое честное. Я уже столько налгала, столько наошибалась, что этого ничем не искупить и не исправить. А хотела-то только лучшего. Но закричать “братайтесь” – невозможно. Значит, что же? Надо отбиться от немцев. Надо уничтожить фашизм, надо, чтоб кончилась война, и потом у себя все изменить. Как?
…Нет, нет… Надо что-то придумать. Надо перестать писать (лгать, потому что всё, что за войну, – ложь)… Надо пойти в госпиталь. Помочь солдату помочиться гораздо полезнее, чем писать ростопчинские афишки. Они, наверное, всё же возьмут город. Баррикады на улицах – вздор. Они нужны, чтоб прикрыть отступление Армии. Сталину не жаль нас, не жаль людей. Вожди вообще никогда не думают о людях… Для Европы буду писать завтра с утра. Выну из души что-либо близкое к правде.
12/III-42. Москва
Живу в гостинице “Москва”. Тепло, уютно, светло, сытно, горячая вода. В Ленинград! Только в Ленинград… В Ленинград – навстречу гибели… О, скорее в Ленинград! Уже хлопочу об отъезде…
Живу в гостинице “Москва”. Тепло, уютно, светло, сытно, горячая вода. В Ленинград! Только в Ленинград… В Ленинград – навстречу гибели… О, скорее в Ленинград! Уже хлопочу об отъезде…
2/VII-42 Ленинград
…А дети – дети в булочных… О, эта пара – мать и девочка лет 3, с коричневым, неподвижным личиком обезьянки, с огромными, прозрачными голубыми глазами, застывшими, без всякого движения, с осуждением, со старческим презрением глядящие мимо всех. Обтянутое её личико было немного приподнято и повернуто вбок, и нечеловеческая, грязная, коричневая лапка застыла в просительном жесте – пальчишки пригнуты к ладони, и ручка вытянута так перед неподвижно страдальческим личиком… Это, видимо, мать придала ей такую позу, и девочка сидела так – часами… Это такое осуждение людям, их культуре, их жизни, такой приговор всем нам – безжалостнее которого не может быть.
…А дети – дети в булочных… О, эта пара – мать и девочка лет 3, с коричневым, неподвижным личиком обезьянки, с огромными, прозрачными голубыми глазами, застывшими, без всякого движения, с осуждением, со старческим презрением глядящие мимо всех. Обтянутое её личико было немного приподнято и повернуто вбок, и нечеловеческая, грязная, коричневая лапка застыла в просительном жесте – пальчишки пригнуты к ладони, и ручка вытянута так перед неподвижно страдальческим личиком… Это, видимо, мать придала ей такую позу, и девочка сидела так – часами… Это такое осуждение людям, их культуре, их жизни, такой приговор всем нам – безжалостнее которого не может быть.
Всё – ложь, – есть только эта девочка с застывшей в условной позе мольбы истощенной лапкой перед неподвижным своим, окаменевшим от всего людского страдания лицом и глазами.
Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осаждён, Киев осаждён, Одесса осаждена. Ведь немцы всё идут и идут… Артиллерия садит непрерывно… Не знаю, чего во мне больше – ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, – к нашему правительству... Это называлось: “Мы готовы к войне”. О сволочи, авантюристы, безжалостные сволочи!”
Лицо Победы (стихи Евгения Евтушенко)
У Победы лицо не девчоночье,
а оно как могильный ком.
У Победы лицо не точёное,
а очерченное штыком.
У Победы лицо нарыдавшееся.
Лоб её как в траншеях бугор.
У Победы лицо настрадавшееся –
Ольги Федоровны Берггольц..
У Победы лицо не девчоночье,
а оно как могильный ком.
У Победы лицо не точёное,
а очерченное штыком.
а оно как могильный ком.
У Победы лицо не точёное,
а очерченное штыком.
У Победы лицо нарыдавшееся.
Лоб её как в траншеях бугор.
У Победы лицо настрадавшееся –
Ольги Федоровны Берггольц..
Лоб её как в траншеях бугор.
У Победы лицо настрадавшееся –
Ольги Федоровны Берггольц..
Любовь Фёдоровна Соколова
Эта актриса известна в кино как «общая мама» — так много мам она сыграла. Если кому-то ничего не говорит эта фамилия, то вы сразу вспомните её лицо – одна из её знаменитых мам – мама Нади из «Иронии судьбы». И таких ролей у нее было множество. А в 1941 году ей было 20 лет.
Она родилась в Иваново, а в предвоенные годы училась в Ленинграде — совмещала учебу в педагогическом институте и в актерской школе. А чтобы как-то прожить, она еще умудрялась подрабатывать на вокзале – носила чемоданы! Там же в актерской школе Любовь Соколова встретила свою любовь в лице студента Георгия Араповского. «Как он за мной ухаживал! – рассказывала Любовь Сергеевна. - На шестой этаж на руках поднимал». В мае 1941 года они поженились.
Всё складывалось прекрасно: и учёба, и личная жизнь. Когда началась война, Любовь Соколова пошла работать на авиационный завод слесарем по обработке деталей к двигателям самолётов. Мужа по зрению в армию не взяли, он и свекровь также устроились на завод.
Любови Сергеевне чудом удалось пережить дни блокады. А вот её мужу и свекрови – нет. Они погибли от голода, разделив участь тысяч ленинградцев…
В феврале 1942 года Любовь Соколова вместе с другими ленинградцами была эвакуирована под бомбёжками и обстрелами по льду Ладожского озера. Некоторое время она ухаживала за ранеными на эвакуационном пункте при «Дороге жизни». Затем перебралась в Иваново, а оттуда – в Москву.
Тогда как раз вышло постановление о том, что ленинградские блокадники имеют право поступать в любое учебное заведение без экзаменов. Соколова попросилась во ВГИК (который находился в эвакуации в Алма-Ате), и летом 1942 года она была зачислена на 2-й курс актёрского факультета. Потом была ещё длинная жизнь, роли она играла небольшие, но запоминающиеся и было их около 200.
Её мужем стал Георгий Данелия, с которым они прожили около 26 лет, в 1959 году у них родился сын — Николай Данелия-Соколов, режиссёр, поэт, умерший в 26 лет.
Галина Павловна Вишневская
Великой русской оперной певице было в 1941 году 15 лет. Почти всё детство она провела в Кронштадте. И до войны жизнь Галины не была сладкой. Борьба за жизнь началась для неё в шесть недель от роду, когда мать взвалила груз воспитания на бабушку. Родители, по словам Вишневской, всегда оставались для неё чужими: отец, уезжая из блокадного Ленинграда с новой женой, оставил дочь замерзать, а мать после 13-ти лет разлуки попросту не узнала её при встрече. Детство Вишневской, как оно описано в её автобиографии — бесконечная череда страшных испытаний, физических и психологических. И всякий раз следовало чудесное спасение, дававшее силу жить дальше. Все 900 дней блокады Галина Вишневская провела в Ленинграде. Девочка выжила, потеряв единственного близкого человека — бабушку. Об этом она подробно пишет в свой книге «Галина. История жизни», написанной в 1984 году.
Я жила в каком-то полусне. Опухшая от голода, сидела одна, закутанная в одеяла, в пустой квартире и мечтала… Не о еде. Плыли передо мной замки, рыцари, короли. Вот я иду по парку в красивом платье с кринолинами, как Милица Корьюс в американском фильме «Большой вальс»; появляется красавец герцог, он влюбляется в меня, он женится на мне… Ну и, конечно, я пою — как она в том фильме (я ещё до войны смотрела его раз двадцать).
Я даже не страдала от голода, а просто тихонько слабела и всё больше и больше спала. Мучило лишь вечное ощущение холода, когда ничем нельзя согреться… И, вспоминая сейчас блокаду, я прежде всего вижу промёрзшие, покрытые инеем стены нашей комнаты, а за окном — пустынные, занесённые снегом улицы, по которым кто-нибудь, закутанный до глаз в разное тряпьё, волочит санки с покойником, зашитым в простыню или одеяло…
О возвращении к жизни:
Пришла весна 1942 года, и стали ходить по квартирам, искать уже тех, кто остался в живых. Такая комиссия из трёх женщин пришла и ко мне. Если б они тогда не пришли — был бы мне конец…На другой день они вернулись и отвели меня в штаб МПВО (местной противовоздушной обороны).
Зачислили меня в отряд, состоявший из 400 женщин, жили они на казарменном положении. Командиры — мужчины-старики, не годные к отправке на фронт. Получали все военный паек. Носили форму — серо-голубые комбинезоны, за что моряки в шутку прозвали их голубой дивизией. Вот в эту-то «дивизию» я пришла и ожила среди людей.
Обязанности наши заключались в круглосуточных дежурствах на вышках: мы должны были сообщать в штаб, в каком районе видны вспышки и пламя пожаров; если была бомбежка или артиллерийский обстрел, где были взрывы, в какую часть города попадания. Сразу после сигнала воздушной тревоги мы должны были быть готовы выехать по первому же требованию для помощи гражданскому населению: откапывать заваленных в разбитых взрывами домах, оказывать первую медицинскую помощь и т. д. Кроме того, днём надо было работать на расчистке города. Мы ломали, разбирали деревянные дома на топливо и раздавали дрова населению (в Ленинграде было то же самое — там совсем не осталось деревянных домов). Техники, конечно, никакой не было. Руки, лом да лопата. После страшных морозов везде полопались канализационные трубы, и, как только земля оттаяла, надо было чинить канализацию. Это делали мы, женщины, — «голубая дивизия».
Находясь в дивизии местной противовоздушной обороны, она уже выступала с концертами, пела песни из репертуара К. Шульженко, которую очень любила: слушала её по радио, на пластинках, выучивала её песни и пела. Г.П. Вишневская говорила в интервью:
…блокада прошла через моё сознание. Это, конечно, закалило и выковывало мой характер. То, что я осталась жива, – просто чудо…Описать состояние человека в блокаде трудно. По-моему, просто невозможно найти нужные слова…Мне кажется, до сих пор так никто и не описал того ужаса, который был в блокаду. Мало быть свидетелем и пережить это, надо ещё обладать невероятным даром, чтобы рассказать, как человек теряет своё человеческое лицо. Наверное, Господь правильно делает, что не дал никому этого дара. Не надо это рассказывать. Есть вещи, о которых вслух не говорят. Особенно когда человек теряет свой человеческий облик. Знать это надо, но рассказывать невозможно.
В 1943–44 годах Галина в течение полугода училась в ленинградской Музыкальной школе для взрослых им. Н. А. Римского-Корсакова в классе сольного пения. Имея от природы поставленный голос, в 1944 году она поступила в Ленинградский областной театр оперетты в хор, затем стала исполнять сольные партии. В первом браке была замужем за военным моряком Георгием Вишневским, с которым развелась через два месяца, но сохранила его фамилию (до этого была Ивановой). В 1945 году уже во втором браке у неё родился сын и умер двухмесячным от пищевого отравления. Так восемнадцатилетняя женщина познала материнское горе. Потом был Большой театр (несмотря на отсутствие консерваторского образования), карьера и известность, счастливая жизнь более 50 лет в браке со знаменитым виолончелистом Мстиславом Ростроповичем, и две их дочки – Ольга и Елена.
А ещё позже – гонения, высылка из страны: за поддержку и помощь А. И. Солженицыну Г. Вишневская и М. Растропович были лишены советского гражданства и государственных наград — «за действия, порочащие звание гражданина СССР». До конца своих дней Галина Вишневская прожила со швейцарским паспортом, хотя сразу после событий 1990 года супруги вернулись в Россию, и награды им были возвращены. Галина Вишневская умерла в конце 2012 года. Ольга Ростропович — виолончелистка, возглавляет музыкальный фонд Ростроповича, который поддерживает молодых музыкантов и проводит ежегодные фестивали. У Ольги двое сыновей. Елена Ростропович — пианистка, возглавляет международный медицинский фонд Ростроповича — Вишневской, который занимается вакцинацией детей по всему миру. Под её руководством находится ещё и ассоциация Ростроповича-Вишневской. Эта ассоциация реализует гуманитарные музыкальные программы. У Елены четверо детей.
Я жила в каком-то полусне. Опухшая от голода, сидела одна, закутанная в одеяла, в пустой квартире и мечтала… Не о еде. Плыли передо мной замки, рыцари, короли. Вот я иду по парку в красивом платье с кринолинами, как Милица Корьюс в американском фильме «Большой вальс»; появляется красавец герцог, он влюбляется в меня, он женится на мне… Ну и, конечно, я пою — как она в том фильме (я ещё до войны смотрела его раз двадцать).
Я даже не страдала от голода, а просто тихонько слабела и всё больше и больше спала. Мучило лишь вечное ощущение холода, когда ничем нельзя согреться… И, вспоминая сейчас блокаду, я прежде всего вижу промёрзшие, покрытые инеем стены нашей комнаты, а за окном — пустынные, занесённые снегом улицы, по которым кто-нибудь, закутанный до глаз в разное тряпьё, волочит санки с покойником, зашитым в простыню или одеяло…
Пришла весна 1942 года, и стали ходить по квартирам, искать уже тех, кто остался в живых. Такая комиссия из трёх женщин пришла и ко мне. Если б они тогда не пришли — был бы мне конец…На другой день они вернулись и отвели меня в штаб МПВО (местной противовоздушной обороны).
Зачислили меня в отряд, состоявший из 400 женщин, жили они на казарменном положении. Командиры — мужчины-старики, не годные к отправке на фронт. Получали все военный паек. Носили форму — серо-голубые комбинезоны, за что моряки в шутку прозвали их голубой дивизией. Вот в эту-то «дивизию» я пришла и ожила среди людей.
Обязанности наши заключались в круглосуточных дежурствах на вышках: мы должны были сообщать в штаб, в каком районе видны вспышки и пламя пожаров; если была бомбежка или артиллерийский обстрел, где были взрывы, в какую часть города попадания. Сразу после сигнала воздушной тревоги мы должны были быть готовы выехать по первому же требованию для помощи гражданскому населению: откапывать заваленных в разбитых взрывами домах, оказывать первую медицинскую помощь и т. д. Кроме того, днём надо было работать на расчистке города. Мы ломали, разбирали деревянные дома на топливо и раздавали дрова населению (в Ленинграде было то же самое — там совсем не осталось деревянных домов). Техники, конечно, никакой не было. Руки, лом да лопата. После страшных морозов везде полопались канализационные трубы, и, как только земля оттаяла, надо было чинить канализацию. Это делали мы, женщины, — «голубая дивизия».
…блокада прошла через моё сознание. Это, конечно, закалило и выковывало мой характер. То, что я осталась жива, – просто чудо…Описать состояние человека в блокаде трудно. По-моему, просто невозможно найти нужные слова…Мне кажется, до сих пор так никто и не описал того ужаса, который был в блокаду. Мало быть свидетелем и пережить это, надо ещё обладать невероятным даром, чтобы рассказать, как человек теряет своё человеческое лицо. Наверное, Господь правильно делает, что не дал никому этого дара. Не надо это рассказывать. Есть вещи, о которых вслух не говорят. Особенно когда человек теряет свой человеческий облик. Знать это надо, но рассказывать невозможно.
Алиса Бруновна Фрейндлих
В 1941 году ей исполнилось 7 лет. Предки по отцовской линии переехали в Санкт-Петербург из Германии ещё в XVIII веке, а мама, когда познакомилась с отцом Алисы (известным актером), тоже жила в Ленинграде.
Вскоре после рождения девочки молодая семья обосновалась в коммунальной квартире, из окон которой открывался вид на Исаакиевский собор, а неподалёку от дома располагался Медный всадник.
Незадолго до начала войны родители Алисы расстались, девочка осталась жить с матерью. В 1941 году Алиса пошла в первый класс. Школа находилась прямо в центре города, который подвергался самым массивным обстрелам.
Вскоре началась блокада. Школы фактически не имели возможности обучать детей… С чего бы ни начинался урок, когда в промерзший класс приходила обессилевшая учительница и голодные дети, укутанные в платки и тёплую одежду, разговор уже через несколько минут сворачивал на тему о еде, о воспоминаниях об обедах и ужинах мирной поры… Позже Алиса Бруновна вспоминала:
Главное впечатление моего детства — война, блокада. Хорошо помню, как напряжённо смотрела на часы: когда же стрелка наконец дойдёт до нужного деления и можно будет съесть крохотную дольку от пайки хлеба? Такой жёсткий режим устроила нам бабушка — и потому мы выжили. А ведь очень многие гибли из-за того, что сразу съедали свои 125 граммов хлеба, которые выдавались на сутки в самую тяжелую зиму. Да, блокадники были очень сосредоточены на себе, и эта созерцательность своего внутреннего состояния и дала нам возможность, во-первых — выжить, во-вторых — всё, всё запомнить. Может быть, когда-нибудь напишу об этом… Вместе с трудным, с очень страшным, в моих детских впечатлениях из тех дней осталось и острое ощущение того, что у нас, блокадников, была особая потребность в улыбке — видимо, в этом заключалась и какая-то психотерапия, какая-то даже физическая защита…
И далее:
Зимой 1941-го не стало нашей квартиры — в неё попал снаряд. Причём, по слухам, это был наш снаряд — то ли недолёт, то ли перелёт… Я очень хорошо запомнила, как мы вернулись домой и увидели выбитые стёкла и двери, рояль, бедный, весь в штукатурке, всё размётано… Жить там стало невозможно.
Потом наш дом восстановили, поскольку он находился в той части города, которую старались сохранить. Помню, как скульптуры на Исаакиевском соборе все были закрыты мешками с песком, а поверх мешков досками заколочены.
Мы в тот момент были в бомбоубежище, поэтому и уцелели. И ведь это, знаете, просто чудо, что именно в тот раз мы спустились в убежище… Ведь только во время первых бомбёжек всех жильцов дома организованным порядком туда водили. Во дворе начинала орать сирена, и все шли. А потом стали привыкать к бомбёжкам и просто прятались в каких-то нишах. С верхних этажей люди спускались к нам, на первый, — считалось, что на первом безопасно. Но вот в тот день, когда в нашу квартиру попал снаряд, почему-то все решили уйти. И это нас спасло.
Мы переехали в комнату папиного старшего брата, он жил в том же доме, но в другом флигеле, в коммунальной квартире. У папиного брата тоже была семья — жена и сын Эдик, мой двоюродный брат, которому было, наверное, года четыре, а мне уже было шесть. Пришлось сдвинуть все имевшиеся в доме кровати, и мы на них спали все вместе. Тесновато, зато тепло. В комнате с прежних времён осталась большая изразцовая печь, в неё втиснули буржуечку и топили. В основном — мебелью, в итоге сожгли всю, кроме того, на чем нужно было спать и сидеть.
Это была самая тяжёлая зима — с 41-го на 42-й год. Первая зима блокады. В эту зиму бабушка ещё была с нами… Когда наши запасы пропали вместе с квартирой, бабушке удалось спасти только специи, которых у неё всегда было много, как у любой хорошей хозяйки. И бабушка выдавала нам понемножку то несколько гвоздичек, то щепотку лимонной кислоты, то корицы, чтобы бросить в кипяток, и получался чай. На столе постоянно стоял горячий самовар — это было экономно, потому что не требовало горючего: в самовар засыпали угли из буржуйки. И вот мы все время пили чаи.
Ещё у бабушки была горчица. Роскошь! С ней казался вкусным даже студень из столярного клея, который тогда все в Ленинграде варили. А когда кончилось всё, то бабушка давала нам соду, мы бросали её в кипяток, и получалась шипучка. Потом, во вторую зиму, когда бабушки с нами уже не было (бабушку выслали из Ленинграда вместе с другими немцами, она умерла в эшелоне по дороге), с продуктами в Ленинграде стало уже полегче. Нашлась возможность переправлять что-то в город. Появилась дуранда — спрессованный жмых от семечек. Из них выдавливали подсолнечное масло, а жмых прессовали в твердые, как цемент, лепешки. И выдавали по продуктовым карточкам. Грызть дуранду было невероятно вкусно.
Кстати, нет худа без добра. Поскольку мое взросление — с шести до девяти лет — пришлось на блокаду, у меня очень мало вырос желудок. До сих пор я насыщаюсь буквально с капли! Хотя это не значит, что я через час снова не захочу есть…
Я умудрилась даже выкарабкаться из двустороннего воспаления лёгких, которое подхватила. Антибиотиков в Ленинграде не было. Рыбий жир мне давали, а меня от него рвало, я не могла его принимать. Ещё кодеин в таблетках. А это, между прочим, лёгкий наркотик… Я помню ощущение наркотического опьянения, когда дальние предметы становятся ближе тех, что рядом. Я думаю, что меня спасала энергия маминой любви.
После войны была учёба, и уже долгая и прекрасная жизнь в искусстве театра и кино. В браке с режиссером И. Владимировым у Алисы Бруновны родилась дочь Варвара Владимирова, тоже ставшая актрисой. Сейчас уже взрослые и внуки – Анна и Никита.
В актёрской судьбе А. Фрейндлих был спектакль «Рождены в Ленинграде», поставленный в августе 1961 года — преддверие 20-летия начала блокады. Зрители, среди которых были едва ли не одни блокадники, хотели убедиться в том, что спектакль смог запечатлеть часть их общей судьбы и общих воспоминаний. Это была история простой человеческой жизни. В главной героине легко узнавалась сама блокадная муза Ольга Берггольц, а в девушке Маше (её играла А. Фрейндлих) — младшая сестра поэтессы Мария Федоровна Берггольц.
Простая человеческая история без излишнего пафоса, без официоза… Но — житейское мужество, бытийная глубина, высота духа, стойкость в испытаниях… Видимо, это и подкупало зрителей спектакля, а значит, молодая актриса Алиса Фрейндлих смогла выразить в своей роли главное, передать существо личности Марии Берггольц. Александра Дельвин вспоминает:
Спектакль «Рождены в Ленинграде» шёл на сцене несколько лет. Но я хорошо помню, что премьерные показы проходили едва ли не в гробовой тишине… Казалось, зрители забывали о том, что актёров полагается провожать аплодисментами. Заканчивался спектакль — люди стояли молча. Люди плакали, а некоторые — навзрыд. Плакали и мы, когда после премьеры Ольга Фёдоровна Берггольц пригласила нас на банкет. Он начался около 10 часов вечера. Мы вошли в тёмное помещение ресторана. На столах стояли зажжённые свечи (как в блокадные вечера). И угощение было тоже «блокадным» — печёная картошка, водка и хлеб…
Главное впечатление моего детства — война, блокада. Хорошо помню, как напряжённо смотрела на часы: когда же стрелка наконец дойдёт до нужного деления и можно будет съесть крохотную дольку от пайки хлеба? Такой жёсткий режим устроила нам бабушка — и потому мы выжили. А ведь очень многие гибли из-за того, что сразу съедали свои 125 граммов хлеба, которые выдавались на сутки в самую тяжелую зиму. Да, блокадники были очень сосредоточены на себе, и эта созерцательность своего внутреннего состояния и дала нам возможность, во-первых — выжить, во-вторых — всё, всё запомнить. Может быть, когда-нибудь напишу об этом… Вместе с трудным, с очень страшным, в моих детских впечатлениях из тех дней осталось и острое ощущение того, что у нас, блокадников, была особая потребность в улыбке — видимо, в этом заключалась и какая-то психотерапия, какая-то даже физическая защита…
Зимой 1941-го не стало нашей квартиры — в неё попал снаряд. Причём, по слухам, это был наш снаряд — то ли недолёт, то ли перелёт… Я очень хорошо запомнила, как мы вернулись домой и увидели выбитые стёкла и двери, рояль, бедный, весь в штукатурке, всё размётано… Жить там стало невозможно.
Потом наш дом восстановили, поскольку он находился в той части города, которую старались сохранить. Помню, как скульптуры на Исаакиевском соборе все были закрыты мешками с песком, а поверх мешков досками заколочены.
Мы в тот момент были в бомбоубежище, поэтому и уцелели. И ведь это, знаете, просто чудо, что именно в тот раз мы спустились в убежище… Ведь только во время первых бомбёжек всех жильцов дома организованным порядком туда водили. Во дворе начинала орать сирена, и все шли. А потом стали привыкать к бомбёжкам и просто прятались в каких-то нишах. С верхних этажей люди спускались к нам, на первый, — считалось, что на первом безопасно. Но вот в тот день, когда в нашу квартиру попал снаряд, почему-то все решили уйти. И это нас спасло.
Мы переехали в комнату папиного старшего брата, он жил в том же доме, но в другом флигеле, в коммунальной квартире. У папиного брата тоже была семья — жена и сын Эдик, мой двоюродный брат, которому было, наверное, года четыре, а мне уже было шесть. Пришлось сдвинуть все имевшиеся в доме кровати, и мы на них спали все вместе. Тесновато, зато тепло. В комнате с прежних времён осталась большая изразцовая печь, в неё втиснули буржуечку и топили. В основном — мебелью, в итоге сожгли всю, кроме того, на чем нужно было спать и сидеть.
Это была самая тяжёлая зима — с 41-го на 42-й год. Первая зима блокады. В эту зиму бабушка ещё была с нами… Когда наши запасы пропали вместе с квартирой, бабушке удалось спасти только специи, которых у неё всегда было много, как у любой хорошей хозяйки. И бабушка выдавала нам понемножку то несколько гвоздичек, то щепотку лимонной кислоты, то корицы, чтобы бросить в кипяток, и получался чай. На столе постоянно стоял горячий самовар — это было экономно, потому что не требовало горючего: в самовар засыпали угли из буржуйки. И вот мы все время пили чаи.
Ещё у бабушки была горчица. Роскошь! С ней казался вкусным даже студень из столярного клея, который тогда все в Ленинграде варили. А когда кончилось всё, то бабушка давала нам соду, мы бросали её в кипяток, и получалась шипучка. Потом, во вторую зиму, когда бабушки с нами уже не было (бабушку выслали из Ленинграда вместе с другими немцами, она умерла в эшелоне по дороге), с продуктами в Ленинграде стало уже полегче. Нашлась возможность переправлять что-то в город. Появилась дуранда — спрессованный жмых от семечек. Из них выдавливали подсолнечное масло, а жмых прессовали в твердые, как цемент, лепешки. И выдавали по продуктовым карточкам. Грызть дуранду было невероятно вкусно.
Кстати, нет худа без добра. Поскольку мое взросление — с шести до девяти лет — пришлось на блокаду, у меня очень мало вырос желудок. До сих пор я насыщаюсь буквально с капли! Хотя это не значит, что я через час снова не захочу есть…
Я умудрилась даже выкарабкаться из двустороннего воспаления лёгких, которое подхватила. Антибиотиков в Ленинграде не было. Рыбий жир мне давали, а меня от него рвало, я не могла его принимать. Ещё кодеин в таблетках. А это, между прочим, лёгкий наркотик… Я помню ощущение наркотического опьянения, когда дальние предметы становятся ближе тех, что рядом. Я думаю, что меня спасала энергия маминой любви.
Лариса Анатольевна Лужина
Известная советская и российская актриса кино, народная артистка РСФСР, именно ей Владимир Высоцкий посвятил песню: «Куда мне до неё, она была в Париже». Л. Лужина родилась в Ленинграде в 1939 году. То есть на годы войны и блокады пришлось её раннее детство. Водном из интервью она рассказывала:
Блокаду Ленинграда я пережила чудом…ведь большая часть нашей семьи погибла. Сначала не стало бабушки — её ранило осколком во время обстрела, потом от голода умерли старшая сестричка и вернувшийся с фронта папа, которого отпустили домой, чтобы он подлечился после ранений. Мама мне потом рассказывала, что, когда она стащила его труп с постели, чтобы зашить в одеяло и вынести на улицу (так тогда поступали все, потому что похоронить родных, продолбив промёрзшую намертво землю, было невозможно), нашла под подушкой несколько корок хлеба — он сохранил их для нас.
Только недавно я узнала, что отца, как и всех остальных блокадников, похоронили на Пискарёвском кладбище в общей могиле, на которой написано: «1942 год, февраль». Как мама всё это пережила, даже представить не могу.
Всех ужасов блокады я не помню, слишком маленькая была. От той, былой, жизни у меня остался только бурый медвежонок, которого папа подарил моей сестре Люсе, а после её смерти он по наследству достался мне. Уезжая в эвакуацию по льду Ладожского озера, мы забрали его с собой. Он долго «жил» со мной, и только отправляясь учиться в Москву, я с ним рассталась. С этим медвежонком играли все дети моих родственников, а совсем недавно я попросила вернуть его мне. Мы реставрировали игрушку, в том числе и пришили ему новые глазки-пуговки, и теперь он занимает почётное место в моем доме как память о папе и Люсе.
Маленькую Ларису с мамой вывезли в Кемеровскую область в город Ленинск-Кузнецкий, хотя блокада тогда уже закончилась. Они долго ехали поездом. На каждой станции выходили на перрон, где блокадников разбирали по домам местные жители. На измождённую женщину с маленькой девочкой спроса не было:
…помощники по хозяйству из нас были никакие, а за просто так кормить нахлебников никому не хотелось. В конце концов, нас, сжалившись, приютила тётя Наташа. Правда, в доме у неё места не было, поэтому до весны мы мёрзли в маленьком неотапливаемом сарае, но с блокадным адом даже такое существование сравнить было нельзя. Одно из самых ярких воспоминаний того времени — невероятно вкусная котлета, которой меня наградили на новогоднем утреннике на мясокомбинате за стихотворение Твардовского «Исповедь танкиста».
Вообще,
…главным ощущением моего детства был голод. Помню, как уже в Таллинне, где мы с мамой поселились после эвакуации у её дальнего родственника (в нашей ленинградской квартире к тому времени жили другие люди, которые нас на порог не пустили), мечтала о мандарине — хотя бы об одном! Их обычно начинали продавать в гастрономах перед Новым годом, и от их волшебного запаха я сходила с ума, но денег у нас с мамой не было. Однажды я не удержалась и, пока никто не видел, подобрала валявшиеся возле урны шкурки. Съела их за секунды. Так сбылась моя мечта.
То, что Л. Лужина испытала во время войны, пережив в детстве ленинградскую блокаду, осталось с ней навсегда. Актриса всегда знала, что только добротой, лаской и силой духа можно сопротивляться злу. И ещё из недавних интервью:
Вот почему я не могу похудеть никак — потому что я не могу выбросить ничего. Я помню голод блокадный, организм это помнит, как мы питались там черт те чем — обоями, что только не ели. И конечно, я не могу, у меня рука не поднимается выбросить даже корку хлеба.
Лариса Лужина вырастила сына Павла. Он звукорежиссер, женат, у него трое детей.
Блокаду Ленинграда я пережила чудом…ведь большая часть нашей семьи погибла. Сначала не стало бабушки — её ранило осколком во время обстрела, потом от голода умерли старшая сестричка и вернувшийся с фронта папа, которого отпустили домой, чтобы он подлечился после ранений. Мама мне потом рассказывала, что, когда она стащила его труп с постели, чтобы зашить в одеяло и вынести на улицу (так тогда поступали все, потому что похоронить родных, продолбив промёрзшую намертво землю, было невозможно), нашла под подушкой несколько корок хлеба — он сохранил их для нас.
Только недавно я узнала, что отца, как и всех остальных блокадников, похоронили на Пискарёвском кладбище в общей могиле, на которой написано: «1942 год, февраль». Как мама всё это пережила, даже представить не могу.
Всех ужасов блокады я не помню, слишком маленькая была. От той, былой, жизни у меня остался только бурый медвежонок, которого папа подарил моей сестре Люсе, а после её смерти он по наследству достался мне. Уезжая в эвакуацию по льду Ладожского озера, мы забрали его с собой. Он долго «жил» со мной, и только отправляясь учиться в Москву, я с ним рассталась. С этим медвежонком играли все дети моих родственников, а совсем недавно я попросила вернуть его мне. Мы реставрировали игрушку, в том числе и пришили ему новые глазки-пуговки, и теперь он занимает почётное место в моем доме как память о папе и Люсе.
…помощники по хозяйству из нас были никакие, а за просто так кормить нахлебников никому не хотелось. В конце концов, нас, сжалившись, приютила тётя Наташа. Правда, в доме у неё места не было, поэтому до весны мы мёрзли в маленьком неотапливаемом сарае, но с блокадным адом даже такое существование сравнить было нельзя. Одно из самых ярких воспоминаний того времени — невероятно вкусная котлета, которой меня наградили на новогоднем утреннике на мясокомбинате за стихотворение Твардовского «Исповедь танкиста».
…главным ощущением моего детства был голод. Помню, как уже в Таллинне, где мы с мамой поселились после эвакуации у её дальнего родственника (в нашей ленинградской квартире к тому времени жили другие люди, которые нас на порог не пустили), мечтала о мандарине — хотя бы об одном! Их обычно начинали продавать в гастрономах перед Новым годом, и от их волшебного запаха я сходила с ума, но денег у нас с мамой не было. Однажды я не удержалась и, пока никто не видел, подобрала валявшиеся возле урны шкурки. Съела их за секунды. Так сбылась моя мечта.
Вот почему я не могу похудеть никак — потому что я не могу выбросить ничего. Я помню голод блокадный, организм это помнит, как мы питались там черт те чем — обоями, что только не ели. И конечно, я не могу, у меня рука не поднимается выбросить даже корку хлеба.
Людмила Михайловна Савельева
Её называют «девочка из блокадного Ленинграда, покорившая мир» — это киноактриса, оставшаяся в памяти нескольких поколений замечательной Наташей Ростовой из оскароносного фильма «Война и мир» режиссёра С. Бондарчука.
Людмила Савельева родилась в блокадном Ленинграде в 1942 году. Отец прошёл финскую войну и был на фронте. В семье уже было 2 дочки, и мама боялась рожать. Роды приняла бабушка. Чтобы малышка не умерла от истощения, её приходилось кормить киселём из столярного клея. Шоколадку впервые в жизни Люда попробовала в 3 года. И попала в больницу с тяжелейшим пищевым отравлением: её организм просто не умел переваривать такие деликатесы…
В январе 1942 года в Ленинграде родилось 4056 детей, умерло в возрасте до одного года — 7199.
В детстве Люсенька (как называли Людмилу друзья и родные) постоянно улыбалась и танцевала. Откуда в этой маленькой ленинградке, перенёсшей чудовищные месяцы блокады и еле вырвавшейся из когтей смерти, было столько света и оптимизма, не понимали даже самые близкие — родители и сёстры. В одиннадцать лет начала заниматься балетом.
Думала сначала, что в школу меня не примут. Этакий слабенький заморыш. Попросили изобразить что-то вроде батмана. Я старательно тянула ногу, получалось плохо, было больно, но я не теряла силы духа, изо всех сил улыбалась преподавателю. Улыбка была — ну, просто до ушей. Так меня учили — улыбка всегда в жизни помогает. И помогла!
Людмила Савельева считает, что, наверное, именно пережитое тяжелое военное время закалило её. Она не останавливается перед трудностями, всегда идёт к своей цели. Людмила училась в Ленинградском училище хореографии. По окончании учёбы была зачислена в труппу театра оперы и балета. Тогда это был Ленинградский театр, сегодня же он зовётся Мариинский.
«Войну и мир» снимали 5 лет. Первое время Людмила разрывалась между двумя городами: с балетных спектаклей мчалась на поезд в Москву, с вокзала, не заезжая в гостиницу, — на съёмки. Такой график даром не прошёл — актриса несколько раз падала в обморок прямо на площадке. Возможно, сказалось и голодное детство. Когда обмороки стали случаться и в репетиционном зале Мариинки, Людмиле пришлось сделать выбор. Балет остался в прошлом.
«Война и мир» стала первой советской картиной, получившей «Оскара» (в номинации «иностранный фильм»). Л. Савельева поехала за премией в Америку. И была в шоке от славы, обрушившейся на неё на Западе. Вся зарубежная пресса была в восторге от естественной красоты, обаяния, шарма, внутреннего достоинства Людмилы Савельевой. А в России никакой награды фильму не дали.
Людмила Савельева замужем за известным актёром Александром Збруевым, у них дочь — Наташа.
Думала сначала, что в школу меня не примут. Этакий слабенький заморыш. Попросили изобразить что-то вроде батмана. Я старательно тянула ногу, получалось плохо, было больно, но я не теряла силы духа, изо всех сил улыбалась преподавателю. Улыбка была — ну, просто до ушей. Так меня учили — улыбка всегда в жизни помогает. И помогла!
Вместо заключения
Их становится всё меньше — переживших блокаду и живущих ещё сегодня женщин, поднявших детей (или уже потерявших их), помогающих растить внуков и правнуков.
У них есть общие воспоминания, но у каждого осталось что-то своё. Наверное, самое главное общее — то, что некоторые из них называют «синдром белки»- стремление всё запасать и ни в коем случае не выбрасывать.
Да и у многих пожилых людей, переживших не ужас блокады, а просто войну и послевоенные, скажем мягко, несытые годы, этот синдром есть. Не стоит смеяться над ними, не разрешайте смеяться своим детям.
Автор статьи: Анна.
Предлагаем вашему вниманию свою открытку-тоннель из бумаги ко Дню Победы «Три эпохи: война, победа, мир».
Для изготовления открытки нам понадобится:
- картон цветной
- карандаши цветные, фломастеры
- бумага цветная,
- клей
Открытка-тоннель ко Дню Победы - мастер-класс
Материалы, которые нам нужны для изготовления открытки.
Для начала ищем в интернете подходящие к теме картинки-раскраски, чтобы ребенок смог прочувствовать весь сюжет. Конечно, можно взять и готовые красивые цветные картинки.
Раскрашиваем заготовленные шаблоны. Что нужно вырезаем.
Из цветного картона делаем гармошку по количеству сюжетов. В нашем случае планировалось три: война, победа, мирное время. Но при изготовлении поняли, что первый сюжет слишком насыщенный и решили пропустить второй шаг, и вынести его на первый план тоже.
Из картона вырезаем "окошко" - второй сюжет и приклеиваем на "гармошку".
Оформляем первый план работы. В нашем случае это было счастливое детство, которое хранит ВЕЧНУЮ ПАМЯТЬ павшим в годы Великой Отечественной Войны! Открытка-тоннель из бумаги ко Дню Победы «Три эпохи: война, победа, мир» готова.
Открытка-тоннель ко Дню Победы. Фото
Хотим под мирным небом жить,
И радоваться, и дружить,
Хотим, чтоб всюду на планете
Войны совсем не знали дети!
И радоваться, и дружить,
Хотим, чтоб всюду на планете
Войны совсем не знали дети!
Автор: Казьмина Вероника, (9 лет)
Руководитель: Казьмина Анна Николаевна, учитель технологии МБОУ г.Иркутска СОШ №45
ПЕСНИ О ВОЙНЕ ДЛЯ ДЕТЕЙ
День Победы — это память, это история, это слезы и боль... Каждый год мы празднуем это великое событие... Как много значит он для каждого из нас. Как много значил он для тех, кто его встретил, кто к нему шел такой тяжелой дорогой ...
Дорогие друзья! Поздравляем вас с Днем Победы! Пусть Победа живет с нами во всем! Пусть будет яркое солнце над головой! Пусть светятся счастьем детские глаза! Пусть будут улыбки и человеческая доброта!
Сегодня предлагаем послушать песни о войне для детей. Их можно и нужно слушать вместе с детьми. Если захочется плакать (а слезы удержать будет трудно) — плачьте. Пусть дети прочувствуют величину и важность этого события. И пусть они живут в мире!
Вальс победы
Слова: Наталья Горбунова
Музыка: Сергей Можаровский
Музыка: Сергей Можаровский
Отшумев, в сорок пятом, война,
Отгремев, канонадой она,
Но, осела военная пыль.
Записав, как историю, быль.
Память эту святую, мы чтим
И цветы, возлагая, молчим,
Вот, огонь, у солдата зажжён,
Знай, бессмертен навек, будет он.
Отгремев, канонадой она,
Но, осела военная пыль.
Записав, как историю, быль.
Память эту святую, мы чтим
И цветы, возлагая, молчим,
Вот, огонь, у солдата зажжён,
Знай, бессмертен навек, будет он.
Припев:
Вечно будет свет Победы!
Никому не нужна война!
И над нашею планетой,
Пусть же, наступит тишина,
Но, лишь, маленькие дети,
Громче смеются и поют,
В дымке, мирные рассветы,
Солнце — весна и салют!
Никому не нужна война!
И над нашею планетой,
Пусть же, наступит тишина,
Но, лишь, маленькие дети,
Громче смеются и поют,
В дымке, мирные рассветы,
Солнце — весна и салют!
Ветераны, надев ордена
И гордится Победой страна,
И ребята у школы, сейчас,
Праздник этот, так дорог для нас.
А минута молчанья – для них…
Но, святая, святых – этот миг.
И скупая мужская слеза,
Навернётся, на наши глаза.
И гордится Победой страна,
И ребята у школы, сейчас,
Праздник этот, так дорог для нас.
А минута молчанья – для них…
Но, святая, святых – этот миг.
И скупая мужская слеза,
Навернётся, на наши глаза.
Припев:
Послушайте эту песню в удивительном исполнении юной девушки Юлкиной Марии, солистки студии «Мажоринки».http://youtu.be/J5-YXzofnls
Прадед мой
Дата создания песни – 22.11.2010г.
Муз. А.А.Постников
Сл. А.А.Постников
Муз. А.А.Постников
Сл. А.А.Постников
Открыл письмо и вновь его прочел…
Там буквы, словно кони, вскачь играя
Писал моей прабабушке с окопа прадед мой –
Наверно, не увидимся, родная
Там буквы, словно кони, вскачь играя
Писал моей прабабушке с окопа прадед мой –
Наверно, не увидимся, родная
Припев:
Прадед мой, ты, конечно, не погиб,
Прадед мой, ты, конечно, не забыт,
Прадед мой – я так тобой горжусь.
Прадед мой, ты, конечно, не забыт,
Прадед мой – я так тобой горжусь.
В судьбу ворвался 41й год –
Затмило в небе солнце черным дымом
И жизнь висит на волоске и шансов не дает –
Прощай, родная, береги мне сына…
Затмило в небе солнце черным дымом
И жизнь висит на волоске и шансов не дает –
Прощай, родная, береги мне сына…
Припев:
У вечного огня не гаснет свет
Вдаль годы, словно птицы, улетают.
Тогда пропал ты без вести, мой молодой прадед,
А значит – ты живой и вместе с нами!http://youtu.be/Cmy7SlSg-Hw
Вдаль годы, словно птицы, улетают.
Тогда пропал ты без вести, мой молодой прадед,
А значит – ты живой и вместе с нами!http://youtu.be/Cmy7SlSg-Hw
Я вернусь победителем
Авторы: А. Ермолов и С. Золотухин
Гимнастерки и кители
На войне как броня.
Я вернусь победителем.
Ждите дома меня.
Не привыкли бояться мы
И в окопах дрожать.
Наше дело солдатское-
Мы идем воевать.
А пока перекурами
Перед боем живем
И с улыбками хмурыми
Тихо-тихо поем:
На войне как броня.
Я вернусь победителем.
Ждите дома меня.
Не привыкли бояться мы
И в окопах дрожать.
Наше дело солдатское-
Мы идем воевать.
А пока перекурами
Перед боем живем
И с улыбками хмурыми
Тихо-тихо поем:
Припев.
Все когда-то закончится.
И закончится бой.
Без победы не хочется
Возвращаться домой.
Подождите, родители!
Защитит Вас сынок!
Я вернусь победителем
В тихий майский денек!
Я вернусь победителем
После сотен атак!
Я вернусь победителем!
По другому — никак!
Я вернусь победителем!
Ждите скоро назад!
Я вернусь победителем!
Я же русский солдат!
Если пуля случайная
Гимнастерку мою
Продырявит в отчаянном
И неравном бою, —
Сохраните в альбоме Вы
Мой портрет фронтовой,
Чтоб потомки запомнили,
Кто же был я такой.
Сохраните, я знать хочу,
Что потом как сейчас
Я с портрета им прошепчу:
«Я погиб ради Вас».
И закончится бой.
Без победы не хочется
Возвращаться домой.
Подождите, родители!
Защитит Вас сынок!
Я вернусь победителем
В тихий майский денек!
Я вернусь победителем
После сотен атак!
Я вернусь победителем!
По другому — никак!
Я вернусь победителем!
Ждите скоро назад!
Я вернусь победителем!
Я же русский солдат!
Если пуля случайная
Гимнастерку мою
Продырявит в отчаянном
И неравном бою, —
Сохраните в альбоме Вы
Мой портрет фронтовой,
Чтоб потомки запомнили,
Кто же был я такой.
Сохраните, я знать хочу,
Что потом как сейчас
Я с портрета им прошепчу:
«Я погиб ради Вас».
Припев.
Эта песня в исполнении Н. Нарочного (8 лет). Голос мальчика особое украшение этой песни. Мурашки бегут по коже...http://youtu.be/n7bqankCEO0
Дети войны
Слова: Ю.Герасимова,
Музыка: А.Воинова
Музыка: А.Воинова
Дети войны...
Смотрят в небо глаза воспаленные.
Дети войны...
В сердце маленьком горе бездонное.
Смотрят в небо глаза воспаленные.
Дети войны...
В сердце маленьком горе бездонное.
В сердце, словно отчаянный гром,
Ленинградский гремит метроном.
Неумолчный гремит метроном.
Ленинградский гремит метроном.
Неумолчный гремит метроном.
Дети войны
Набивались в теплушки открытые.
Дети войны
Хоронили игрушки убитые.
Набивались в теплушки открытые.
Дети войны
Хоронили игрушки убитые.
Никогда я забыть не смогу
Крошки хлеба на белом снегу.
Крошки хлеба на белом снегу.
Крошки хлеба на белом снегу.
Крошки хлеба на белом снегу.
Вихрем огненным, черным вороном
Налетела нежданно беда,
Разбросала нас во все стороны,
С детством нас разлучив навсегда.
Налетела нежданно беда,
Разбросала нас во все стороны,
С детством нас разлучив навсегда.
Дети войны –
В городках, в деревеньках бревенчатых...
Дети войны,
Нас баюкали русские женщины...
В городках, в деревеньках бревенчатых...
Дети войны,
Нас баюкали русские женщины...
Буду помнить я тысячи дней
Руки добрых чужих матерей.
Руки добрых чужих матерей.
Руки добрых чужих матерей.
Руки добрых чужих матерей.
Застилала глаза ночь кромешная,
Падал пепел опять и опять,
Но спасением и надеждою
Нам всегда была Родина-мать.
Падал пепел опять и опять,
Но спасением и надеждою
Нам всегда была Родина-мать.
Дети войны,
Стали собственной памяти старше мы.
Наши сыны,
Этой страшной войны не видавшие,
Стали собственной памяти старше мы.
Наши сыны,
Этой страшной войны не видавшие,
Пусть счастливыми будут людьми!
Мир их дому!
Да сбудется мир!
Мир их дому!
Да сбудется мир!
Мир их дому!
Да сбудется мир!
Да сбудется мир!
Как же тяжело было детям войны... Послушайте эту песню. Увы, без слез на глазах слушать ее трудно... Исполняет Тамара Гвердтцителиhttp://youtu.be/LbAn1gvGxa0
День Победы!
День Победы!
- Слова: Харитонов В.
- Музыка: Тухманов Д.
День Победы как он был от нас далек
Как в костре потухшем таял уголек
Были версты обгорелые в пыли
Этот день мы приближали как могли.
Как в костре потухшем таял уголек
Были версты обгорелые в пыли
Этот день мы приближали как могли.
Припев:
Этот День Победы порохом пропах
Этот праздник с сединою на висках
Эта радость со слезами на глазах
День Победы
День Победы
День Победы
Этот праздник с сединою на висках
Эта радость со слезами на глазах
День Победы
День Победы
День Победы
Дни и ночи у мартеновских печей
Не смыкала наша Родина очей
Дни и ночи битву трудную вели
Этот день мы приближали как могли.
Не смыкала наша Родина очей
Дни и ночи битву трудную вели
Этот день мы приближали как могли.
Припев:
Здравствуй, мама, возвратились мы не все
Босиком бы пробежаться по росе
Пол-Европы прошагали полЗемли
Этот день мы приближали как могли.
Босиком бы пробежаться по росе
Пол-Европы прошагали полЗемли
Этот день мы приближали как могли.
Припев:http://youtu.be/0Dkg9Kqdy3A
С Победой всех нас!
Низкий поклон всем, кто завоевал ее для нас!
C уважением,Людмила Поцепун.
